Эйнштейн и религия

Было между прочим указано, что в значительном числе вневременных сосуществований участвует такой выключатель в различных вариантах: былинное «ударился об землю», «прокинулся», «встряхнулся», истерическое: «встряхнулся», «кувыркнулся» и т. д. Во всех этих случаях элемент перемычки отличается молниеносной кратковременностью, и, в сущности, ощущается, как пространственный прыжок, как иное, кинетическое восприятие пространства, вроде настоящего четвертого измерения. В чудесных превращениях наших сновидений, шаманских видений, всяких галлюцинаций, можно обнаружить присутствие таких же элементов перемычки. Например, приснилась собака, а в сущности это человек. Люди говорили с шаманом, и вдруг оказалось, что это не люди, а утки.

«В сущности», «вдруг оказалось» — это то же элементы молниеносно-кратковременной перемычки.

Однако, в ряде других случаев, где выдвигается вперед длительное сосуществование двух ипостасей бытия, элемент перемычки повидимому отсутствует.

Таковы Уэллсовский пример второго зрения, — племя бороро — как попугаи Ара; — и племя трумаи, как водяные животные, — две ипостаси мышиного царства, — и все вообще параллели-проекции из мира земного и мира потустороннего.

Если поставить вопрос, как воспринимается сознанием такое длительное сосуществование ипостасей, то надо вероятно представить себе, что оно воспринимается прерывчато в виде постоянных молниеносных переходов от одной ипостаси к другой.

В различных эпизодах легенд есть явные следы такого прерывчатого восприятия. Например, в рассказе об околдованном человеке, бегущем вон из шатра: — Побежит, побежит, глянет кругом: все те же стены, обезумеет и побежит дальше. И в конце концов выбежал из спального помещения и тем самым выбежал из вселенной. — Здесь элемент прерывчатости совершенно ясен.

Или еще пример: заклинание человека, ночующего одиноко в поле (см. выше, стр. 64). Здесь все значение заклинания основано на неуловимо быстрой, вроде карточного фокуса, подмене одной ипостаси бытия другой ипостасью.

Такая же прерывчатость есть и в уэллсовском примере длительного двойного зрения. Оба зрительные мира постоянно соприсутствуют вместе, но внимание переходит от одного к другому то быстрее, то медленнее.

Таким образом, в конце концов, быть может, все варианты вневременных совпадений, и коллективного, и одиночного, и длительного, и беглого, обнаруживают элементы перемычки, однократно-молниеносной или многократно-прерывчатой, и мы вместо исключения времени должны говорить о молниеносных промежутках пространственного времени, разделяющих картину от картины, ипостась от ипостаси, с крайней предельной быстротой смены двух восприятий.

Эти молниеносные промежутки пространственного времени как будто уже выходят за пределы нашего трехмерного восприятия пространства и принадлежат, как указано, к четвертому измерению пространства, которое таким образом из элемента умозрительного, доступного нам лишь по наведению, становится элементом, допускающим подход непосредственного восприятия, и, стало быть, наблюдения. Об этом будет сказано подробнее в моей второй работе.

Это развитие идеи пространства с исключением времени ведет нас в заключение главы к подтверждению уже намеренного вывода. Идея времени развилась позднее, чем идея пространства. Она менее ясна и закончена и рельефность ее не может сравниться с рельефностью пространства.

Продолжая анализ, надо вернуться от психологии взрослых к детской психологии.

Детская психология, как указано выше, в связи с законами атавистического переживания представляет свой собственный своеобразный анимизм.

Девочка, играя со своими куклами, сочиняет эпизод за эпизодом, драматизирует их и тотчас же воплощает в действительность. И в сущности она не отличается ничем от шамана, который исполняет вышеописанное лечебное заклинание с травками — небесными старушками.

Детские куклы вообще представляют наследие седого анимизма, и шаман тоже постоянно оперирует над куклами, при их помощи колдует и на них гадает.

Мальчик, изображающий локомотив, охотника с ружьем, разбойника или свирепого льва, перевоплощается в каждый из этих образов полнее и чудеснее, чем лучшие актеры. И в виде особого преимущества над всеми актерами, маленький актер является также и автором. Он сам создает свои картины и сам же разыгрывает их, он является всемогущим творцом своего маленького цирка. Вместе с тем автор, актер и герой, в этом тройном соединении, никогда не теряет сознания различия между жизнью и игрой. Мальчик-локомотив, отлично знает, что локомотив это «по нарочному», а вот мальчик это «по всамоделишному».

С другой стороны в соответствии с законом детского атавизма, детский анимизм заключает в себе улучшенное издание мира, более приятную и удобоваримую пищу, специально приспособленную к восприятию детей.

Маленький охотник за львами в домашнем саду не знает неудач, воин всегда побеждает, стрелок постоянно попадает в цель. Обратная, черная сторона жизни исключена из детского театра и для детей не существует.