Её тёмные крылья

– Когда ты создал дверь в стене, как ты это сделал? – спрашиваю я.

– Захотел, чтобы она появилась.

– И это все? – Я поворачиваюсь к нему. – Ты просто пожелал, чтобы она была?

Он кивает.

Ну что ж. Я возвращаюсь к цветам и желаю, чтобы они распустились.

Я чувствую что-то внутри себя, какое-то давление прямо в центре груди, где-то между сердцем и пупком. Думаю о цветах, призывая их измениться, и мои ребра вибрируют, звенят, словно удерживают нечто, что хочет высвободиться. Я концентрируюсь изо всех сил, стискивая зубы и задерживая дыхание. «Откройся, – думаю я. – Давай. Откройся».

Но, когда я наконец выдыхаю и открываю глаза, нарциссы так и спрятаны в бутонах, и никаких изменений не произошло.

– Я не могу, – говорю я, приобняв руками живот. – Я чувствую ее, но не могу заставить откликнуться на мой зов.

Аид подходит ко мне, опускаясь на колени рядом.

– Не нужно торопиться. Ты можешь пытаться столько, сколько захочешь. Сколько потребуется.

Я качаю головой.

– Мегера не позволит мне остаться в Эребе снова. Она едва ли согласилась сегодня. Она хочет, чтобы я вернулась с ними в Пританей. Чтобы продолжила учиться быть фурией.

– Но ты этого не хочешь? – спрашивает Аид. – Не хочешь быть одной из них.

– Вы так говорите, как будто это само собой разумеющееся. Как будто можно быть и смертной, и фурией.

Бог некоторое время молчит.

– Это не так уж и необычно. Медуза была Горгоной и смертной одновременно. Когда у богов рождаются дети, все усложняется. – Аид хмурится, а затем тянется к бутону и пробегает по нему пальцами.

– Если бы я была фурией, я была бы твоим врагом, – замечаю я.

– Мне бы этого не хотелось. – Я слышу мягкость в его голосе.

– И мне, – вторю я, опускаясь на пятки.

– Еще одно извинение, – продолжает Аид чуть громче. – Прости меня за то, как я вел себя, когда ты сюда попала. Меня застали врасплох, а подобное редко случается. Я не справился со своими эмоциями. Повел себя грубо, и я сожалею об этом.

– Все в порядке. Я тоже была не слишком любезна.

Он замолкает на мгновение, и я снова пытаюсь пробудить бутоны.

– Ты могла бы остаться со мной, – осторожно предлагает бог, разрушая мою концентрацию. – Если хочешь остаться здесь на время. У меня полно свободных комнат. Я мог бы обеспечить твою безопасность.

– Они возненавидят тебя. – Я поворачиваюсь к нему. – Они уже ненавидят тебя.

– Я знаю, – отзывается Аид.

– Я не хочу, чтобы они ненавидели меня. – Несмотря на ложь и наказания, несмотря ни на что, я не думаю, что смогу вынести, если сестры отвернутся от меня.

– Я знаю, – повторяет он. – Видимо, мне стоит вернуть тебя домой.

Я киваю. Я хочу вернуться домой. Это единственное, чего я хотела с тех пор, как тут оказалась, – вернуться к папе и Мерри, на Остров и в свой сад, к Астрид, Ларсу и Ману, в школу. Вернуться к своей прежней жизни.

Тогда почему мне хочется плакать?

– Расскажи мне о нем, – просит Аид. – Расскажи о своем Острове.

– Ты был на Тесмофории, так что видел все своими глазами. – Я колеблюсь. Мне хочется спросить, что он имел в виду, когда говорил, что был там ради меня, но мне неловко. Может, в темноте пещеры я бы и смогла задать вопрос, но не здесь, не смотря ему прямо в глаза. Судя по тому, как он напрягается при слове «Тесмофории», у меня создается впечатление, что он чувствует то же самое.

– Там проживают чуть больше тысячи человек. И это значит, что каждый знает о тебе все. Иногда люди покидают Остров, но не часто. Это такое место, где остаешься навсегда. Бри это беспокоило… – Я замолкаю. Когда я вернусь домой, Бри по-прежнему будет здесь. Она ненавидела Остров, но, думаю, ей он нравился бы больше, если бы она знала про это место.

– Что ее беспокоило? – спрашивает Аид, возвращая меня к беседе.

Я поворачиваюсь лицом к нему, скрещивая ноги и расправляя тунику, чтобы прикрыть свое тело. Бог повторяет за мной, зеркально отражая мою позу.

– Что из этого места не вырваться. Остров был слишком мал для нее. Бри была там несчастна.

– А ты?

– Я любила его. Люблю, – поправляю себя. – Это мой дом, понимаешь? Это то, кто ты есть. Я и есть Остров. Я – соль, почва и боярышник. Я – пляжи, поля и леса. Это все я.

– Значит, вот кто это? – Аид обводит рукой землю и небо. – Я пустыня. Лишенная солнца и времен года голая пустошь. Я – смерть, мертвецы и одиночество. Безрадостная вечность.

– Ты драматизируешь, – говорю я, и, к моему удивлению, бог смеется: низкий звук свободно рвется откуда-то из глубины души, заставляя улыбаться и меня.

Аид, кажется, удивлен не меньше меня. Интересно, когда он в последний раз смеялся? Когда последний раз по-настоящему с кем-то беседовал, кроме меня? Есть ли у него друзья? Есть ли у него хоть кто-то?

– И ты сам виноват в этом, – замечаю я. – Если это место бесплодное, пустое и одинокое, измени его. Ты все твердишь, что это твой мир, так сделай хоть что-то.

– У меня нет твоих способностей.

– Тогда сделай что-то другое. И… – Я делаю паузу. – Если я разберусь, как снять блок, возможно, смогу немного помочь тебе перед тем, как уйти. Парочка деревьев или вроде того?