Её тёмные крылья

Она спрыгивает с выступа, бесшумно приземляясь на пол. Я делаю два неуверенных шага вперед, и этого достаточно, чтобы увидеть, как она проскальзывает в пещеру, которую сама помогала воссоздавать, крыльями задевая края.

«Не о чем беспокоиться», – говорю я себе. Я хорошо спрятала монетку Аида. Фурии понадобится перевернуть каждый камень и обломок, чтобы найти ее. И даже если найдет – это всего лишь монетка. Она может взяться откуда угодно.

Я делаю еще один шаг к краю, раздумывая, не спуститься ли вниз.

Алекто выходит из пещеры и смотрит на меня.

В ее руке багровый нарцисс.

– Откуда это у тебя? – спрашивает она.

Проклятье.

Соцветие

Я стою с Алекто в своем обнесенном стенами саду и смотрю на нарциссы. Сейчас они кажутся одинокими и покинутыми – два тонких зеленых ряда посреди пыли. Я вижу, откуда был сорван цветок, тот единственный, что расцвел.

Я подхожу и наклоняюсь, чтобы погладить сломанный стебель. Из места разлома под моим прикосновением выделяется сок, и кончики пальцев покалывает.

– Что это за место? – спрашивает Алекто.

Она остается у стены, не сдвинувшись с места с тех пор, как мы тут оказались, слегка согнув ноги, готовая улететь в любой момент.

– Это сад. Мой сад, – отвечаю я и выпрямляюсь, чтобы взглянуть на нее.

– Кто принес тебя сюда? Гермес?

Я медленно качаю головой.

Фурия меняется: ее клыки удлиняются, а оперение вздыбливается. Но на этот раз я не вздрагиваю.

– Он? – рычит Алекто.

Я киваю.

– Мегера выкопала не все семена, что мы посадили в Эребе. Одно она пропустила. И, когда вы оставили меня с Гермесом после той истории с наказанием, я была так расстроена, что заставила семя прорасти. Вот что за силу вы ощущаете во мне. Я не фурия, я просто заставляю цветы расти. Вся эта ложь и интриги были пустой тратой вашего времени. Я способна только на это.

Алекто качает головой.

– Это не то, чего мы хотели для тебя.

– Но это все, что есть.

Не сказав больше ни слова, фурия взмывает в небо и оставляет меня глядеть ей вслед.

Она полетит в Пританей, или где там сейчас находятся ее сестры, и расскажет им. А потом, вероятно, они вернутся сюда. Я смотрю на дверь: наверное, путь до дворца Аида отсюда не близкий. Впрочем, не думаю, что я хочу сбежать. Я хочу покончить с этим.

Я присаживаюсь на корточки перед обломанным стеблем и дотрагиваюсь до него. И снова проливается сок, как молочные слезы, и снова кончики моих пальцев покалывает, словно стебель наэлектризован и посылает сквозь меня энергетические импульсы. Или, может, он электризует меня. Нет. Мы оба. Посылаем заряды друг другу.

Стоит мне подумать об этом, и я чувствую, как что-то расслабляется и разжимается в груди, прокручивается подобно дверной ручке: что бы ни блокировало меня, теперь исчезло.

Я снова закрываю глаза и усилием души заставляю цветок вырасти.

Паук может отрастить новую лапу, если потеряет ее в драке. Ящерица может заново отрастить хвост или даже специально переломить его, если это спасет ей жизнь. С растениями достаточно взять черенок и поместить его в почву или воду, и он пустит корни. Многолетники вырастут вновь. Однолетники – нет. Нарцисс – многолетнее растение, но, если срезать цветок, придется ждать год, чтобы он снова расцвел.

Я не собираюсь ждать.

В моей груди, в том самом месте между пупком и сердцем, что-то бренчит, словно колокольчик, который наконец-то зазвонил после слишком долгого молчания. Мощный порыв наполняет мое тело, что-то пробуждается и пытается вырваться наружу, бьется о грудную клетку.

Мне уже начинает казаться, что сейчас это прорвется сквозь ребра и вырвется из меня, когда кто-то дует мне в лицо – холодным, насыщенным солью воздухом. Я резко втягиваю его в себя и открываю глаза.

– Ты сделала это.

Я лишь немного удивляюсь, увидев тут Аида. Мы оба смотрим на нарцисс. Он немного меньше своих собратьев, и там, где вырос новый стебель, заметен небольшой стык: но если специально не присматриваться, то никаких отличий не обнаружить. Остальные цветы тоже распустились – на фоне зелени полыхает красный цвет.

Я все еще чувствую отголоски звона в своей груди, распространяющиеся по всему телу. Когда они утихают, на их место приходит спокойствие. Умиротворенная и довольная, я спрашиваю:

– Как ты догадался, что нужно прийти сюда?

Он, нахмурившись, наклоняет голову. Не знай я его лучше, подумала бы, что бог смущен.

– Я и так был здесь. Видел, как Алекто принесла тебя.

– Она нашла цветок, который ты оставил.

Аид морщится словно от боли.

– Прости. Это было… Прости.

Я пожимаю плечами.

– Честно говоря, это к лучшему. Я устала от вранья, уловок и интриг. В конце концов, когда сестры увидят это, они поймут, какая во мне живет сила. Убедятся, что я не фурия, а… садовница.

Бог улыбается, не разжимая губ. Затем сует руку в карман.

– Не хочешь испытать свои силы, пока ждешь? – спрашивает он.

Аид вытаскивает десятки пакетов с семенами из моего мира: астры, анютины глазки, герань, фиалки, наперстянки, остролисты, маки, гвоздика. Он протягивает их мне.

Я беру их, коснувшись пальцами его прохладной кожи, и надрываю, прежде чем вернуть богу половину.