Её цветочки

– О, Бри, – сказала мама и нежно коснулась щеки Бри. – Это не твоя вина, цветочек. Все мы слишком давно живем, боясь этого человека, и вот теперь дело дошло до такого… – Она медленно села, пощупала свой опухший глаз, расквашенные губы, разбитую скулу.

Мать и дочь вздрогнули, когда гробовую тишину дома снова разорвал рев Джорджа Туэйта. Глаза мамы потемнели от ярости.

– Мы Туэйты! – прошипела она. – Мы больше не будем так жить… Пойди и спрячь своих сестер.

Бри растерянно сдвинула брови.

– Я уже спрятала их, как ты мне и сказала. Но я не могу найти Фрэнсин… Мама? – в тревоге вскрикнула она, когда та скривилась от боли, и протянула руки, пытаясь ей помочь.

Мама отстранила их.

– Это пустяки. Возможно, сотрясение мозга. – Она заморгала, пристально посмотрела на Бри, затем взяла ее маленькое личико в ладони и прошептала: – Найди Фрэн и спрячься. И не выходи из укрытия, пока я тебя не позову, что бы ты ни услышала. Ты меня поняла?

Бри кивнула, испуганная свирепостью маминого тона. Она стояла, тяжело дыша, и смотрела на Монти. Затем, стиснув зубы от примешивающегося к ее горю гнева, бережно подняла его.

Она не отдаст братика Ему, даже в смерти. Это была мелкая месть, но мама поняла ее и согласно кивнула, когда Бри, неся брата, поспешно вышла из кухни во двор.

Глава 23

Стоявшая на крыльце Мэдлин сбежала по ступенькам и обняла Фрэнсин. Та стояла в объятиях сестры, одеревенев.

– Это ужасно, – прошептала Мэдлин. – Я так испугалась… Раздался жуткий грохот, а потом мы нашли… О, Фрэнни… Думаю, тебе лучше пойти и посмотреть самой.

Фрэнсин вошла в дом вслед за Мэдлин и Констейблом. Киф ожидал в вестибюле и при виде Констейбла вздохнул с облегчением.

– Самое худшее находится на третьем этаже, – сказал он, не осмеливаясь посмотреть на Фрэнсин, которая, повернувшись, поднялась по лестнице на третий этаж и по галерее двинулась в сторону библиотеки.

Не в силах глядеть на смятение на лицах Кифа и Мэдлин, она осторожно вошла в библиотеку, где произошли наибольшие разрушения. Ее окружало вдруг разорванное в клочья вековое молчание – словно по комнате порхал искалеченный мотылек, порхал в отголосках потерянных слов, шепчущих со страниц порванных книг. Это молчание перекликалось с душевной мукой, преследующей ее, и с подозрением, которое возникло у нее в лечебнице, но в которое она не хотела верить даже сейчас.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Мэдлин.

Фрэнсин отмахнулась от нее, пытаясь не выказывать никаких эмоций. Внешняя стена обрушилась вовнутрь, увлекши с собой леса, и теперь пол был усеян камнями, металлическими стойками, поперечинами и обломками книжных шкафов. Везде валялись книги; их страницы трепетали, словно сломанные птичьи крылья, под ветерком, дующим в пролом. Все было покрыто толстым слоем штукатурки и пыли. Половицы провалились, и возле окна открылась зияющая дыра.

– Простите, – сказал Киф, переступая с ноги на ногу и не осмеливаясь посмотреть Фрэнсин в глаза.

– Это не твоя вина. – Она покачала головой.

– Все можно исправить, – заявил Констейбл.

Фрэнсин снова покачала головой и подошла к дыре в полу.

Дыра была небольшой, в ней едва мог бы поместиться лежащий мужчина, – а помещались три маленьких скелета, прижатых друг к другу, ребра к ребрам, локти к тазовым костям, три маленьких черепа, смотрящих в одну сторону. Ее пропавшие сестры.

– Все это время… – произнесла Фрэнсин, прижав руку ко рту. К горлу подступила тошнота, хотя здесь не было ни гниения, ни вони. За пятьдесят лет их одежда истлела, только на самом маленьком скелете, скелете Розины, которой навсегда осталось три года, сохранился клочок ткани с рисунком из выцветших красных роз – и игрушечное животное под самым большим скелетом, принадлежащим Агнес.