Её цветочки

– Но… Что… Я оставил его здесь, на столе. – В голосе Отца звучало смятение. – Мне надо похоронить его как должно – после того, как я разберусь с остальными. – Он горько зарыдал.

Послышалось царапанье ножек отодвигаемого стула, затем легкие шаги.

– Ты больше не дотронешься до моих дочерей! – вскричала мама. – И не дотронешься до меня. Это ты виноват в том, что Монти умер. В этом виноват ты, Джордж!

– Убирайся, женщина. Я ничего не делал. Это все маленькая сучка Бри. – Последовало разъяренное молчание, затем Отец злобно произнес: – Твоя драгоценная Бри унесла моего мальчика, и когда я доберусь до нее… До нее и до остальных. – Он засмеялся пьяным, почти безумным смехом. – До твоих цветочков, Элинор. Всех твоих цветочков. – Его смех стих, и он опять зарыдал.

Глаза Инжирки наполнились слезами.

– Он нас убьет?

– Нет. Нам ничего не грозит, честное слово. Агнес, Виола и Рози спрятались в своем тайном месте. У них хорошее место… Лучше нашего, – нехотя добавила Бри, стуча зубами и с огромным трудом выполняя обещание, которое она дала Агнес. Она больше не чувствовала своих ступней. – Мама знает, что они прячутся. Я выпущу их, когда опасность минует.

– А Мэдди?

– Она находится в своей комнате. С ней все в порядке… Тс-с-с!

Две девочки – одна в бадье, другая в ледяной воде – подняли головы, глядя на фиолетовое небо, и прислушались.

– Я всегда их ненавидел, – хрипло проговорил Отец. – Всех этих девок. Шесть девок на одного мальчика. Что-то с тобой не так, Элинор. Ты паршивая жена, раз навязала мне всех этих девок. А теперь Монти умер.

– Да, он умер. – Мама судорожно вздохнула, замолчала, затем сказала: – Но я не позволю тебе причинить вред моим девочкам. Ты и так слишком долго загрязнял мой дом. – Ее голос был спокоен, сдержан. Бри представила себе, как она стоит, напряженная и прямая, как это бывало с ней всегда, когда ей приходилось иметь дело с опасностью. – Мне следовало выгнать тебя сразу, когда умер мой отец.

Послышался тихий свирепый смешок.

– Твой отец? Он был дьяволом, а ты его отродье! Я заплатил ему, заимев всех этих клятых дочерей и взяв в жены ведьму. Этот дом принадлежит мне.

– Нет. Теперь, когда Монти умер, ты ни на что не можешь претендовать.

Послышался безумный смех. И Бри подумала, что Отец точно сошел с ума, когда Он заорал:

– Тогда ты родишь мне еще одного сына, Элинор!

– Нет! Я больше никогда не позволю тебе дотронуться до меня.

– Я буду делать что хочу! Ты родишь мне еще одного сына, а потом еще. – Его голос понизился до злобного шепота. – Туэйт-мэнор принадлежит мне! Я заключил сделку с дьяволом и, если это будет необходимо, заберу свое силой.

Из кухни донесся грохот, и Бри и Инжирка содрогнулись и в ужасе прижались друг к другу.

Мама. Долгий ужасающий вопль. Шум борьбы. Звук рвущейся ткани. Пыхтение. Стук захлопнутой двери. Легкие шаги, убегающие вглубь дома.

– Элинор! – невнятно завопил Он. Скрип дерева под тяжестью. Хриплые рыдания… Затем тишина.

– Может, теперь мы можем подняться? – сказала Инжирка после долгой паузы.

– Нет. Мы подождем, пока Он не уснет. – Бри не хотела покидать колодец. В нем безопасно, хотя бы на время.

Текли минуты, превращаясь в часы. Из дома доносились едва различимые звуки. Пару раз Отец вышел во двор, ревя, хохоча или рыдая, хрипло, как человек, который плакал или кричал слишком долго.

– Не шевелись и не шуми, Инжирка… Ни звука, – шептала Бри всякий раз, когда Фрэнсин вздрагивала и опасливо поднимала лицо, глядя на звезды, которые медленно двигались с запада на восток.

Бри продолжала держаться за бадью, чувствуя судороги в ногах; затем судороги сменились онемением, почти приятным, так что она уже не чувствовала своих ног. У нее закружилась голова, затем ее начало клонить в сон.

Моргая, она всякий раз смотрела вверх, туда, где виднелась ветка дуба.

Всю ночь, когда глаза Фрэнсин начинали закрываться, когда ее руки, сжимающие цепь, начинали слабеть, Бри шептала:

– Не шевелись, Инжирка, не шуми… Я здесь, с тобой.

Даже когда ее собственные руки, обхватывавшие бадью, ослабели и тело погрузилось еще глубже в воду, она продолжала шептать, шептать, шептать…

– Не шевелись, Инжирка, не шуми. Я никогда тебя не покину…

Фрэнсин больше не могла видеть Бри, но она могла слышать ее…

– Не шевелись, не шуми… Ни звука…

Глава 25

Это была самая долгая ночь в короткой жизни Фрэнсин.

Объятия Бри ослабели, ее руки были холодны как лед. Монти был так же холоден, холоден и тяжел. И все это время Фрэнсин продолжала сидеть в бадье, изо всех сил стараясь не заснуть и дрожа от ужасной сырости.

Она не могла понять, сколько времени прошло. Ей казалось, что колодец – это маленькая пещера, а звезды над головой – кончики сталактитов.

Она уже много часов сидела в молчании; ночь была совершенно тиха, и все звуки разносились далеко-далеко.

Фрэнсин вздрогнула, подумав, что она, должно быть, заснула. До нее доносились приглушенные звуки. Хлопали дверки шкафов, затем послышалось глухое буханье, как будто кто-то волочил что-то по ступенькам.