Её жизнь в искусстве: образование, карьера и семья художницы конца ХIХ – начала ХХ века

«Нам пришлось выдержать жестокую атаку все тех же АХРРовцев (может быть Вы знаете, что это за пугала? Это современное передвижничество, их задача – выразить через “здоровый реализм”» революционную сущность пролетариата; между тем они вычеркивают себя из революционного хода искусства того же самого творческого пролетариата, парализуя какие-либо новые творческие методы. Их выставка – это море бездарных холстов, лишенных какой-либо натуралистической грамотности на самые нарочито революционные темы), так вот они-то и хотели сорвать нашу работу. Обвинить нас в мистичности и идеалистичности, проведя газетную травлю под заголовком “Монастырь на госснабжении”[341]. Но я надеюсь, что энергия, заложенная в нашей группе, не только останется победительницей в этих временных перипетиях каждодневной войны, но сможет стать опорой развеянных группировок беспредметников, непримиримых с жизнью, чей лозунг может быть только подчинить себе жизнь, но никак не войти в какие-либо сделки с ней»[342].

Битва левых беспредметников с «современным передвижничеством» была проиграна, и к началу 1930 годов ГИНХУК был закрыт и расформирован. Однако в некотором смысле именно насильственное снятие с государственной службы послужило для Веры Ермолаевой тем самым нужным толчком к движению, к развитию собственного искусства. Только после слияния ГИНХУКа с ГИИИ в 1927 году Ермолаева, освободившись от постоянного влияния Малевича, почувствовала себя самостоятельным художником. Об этом она даже написала в письме другу, ученику Михаила Матюшина, художнику Борису Эндеру: «Не смейтесь, только сейчас у меня родилось ощущение – я художник»[343].

В этом же году вокруг художницы складывается круг, который сегодня называют «группой живописно-пластического реализма», состоящий из бывших коллег по ГИНХУКу и УНОВИСу: Лев Юдин, Константин Рождественский, Владимир Стерлигов, Нина Коган, Мария Казанская[344], Ксения[345] и Мария Эндер[346] и другие.

«Содружество больше напоминало артистический кружок со своим замкнутым миром, который сознательно не имел выхода во внешнюю художественную среду. Подобное явление характерно для заката авангарда, когда школы или группировки левого искусства, некогда многочисленные и активные, становились больше похожи на своеобразные художественные секты. В них входили немногие посвященные, ревностно чтившие идеи учителя. Таковыми были и школа Филонова, и ученики Матюшина, и последователи Малевича. Многие художники остро чувствовали одиночество и разобщенность авангардного лагеря»[347].

Большинство авангардных творческих объединений конца 1920 – начала 1930-х перестали выпускать собственные журналы, организовывать выставки и перешли к формату тихих закрытых творческих вечеров. Так и квартира Ермолаевой стала своеобразным салоном встреч друзей из группы живописно-пластического реализма. Основной особенностью группы являлась работа с живописью в фигуративном ключе, но через методическую призму всех модернистских фильтров – от сезаннизма до кубизма и супрематизма.