«Я люблю искусство со страстью настолько бескорыстной, что когда мне показалось, будто служить этому искусству лучше всего я смогу, отказавшись от себя, чтобы другой добился успеха, я это сделала»[358].
Истинная причина отказа художницы от творчества, вероятнее всего, останется неизвестной. Однако спорить с тем, что положение молодых художниц было не самым лучшим, сложно. Те редкие девушки, которые имели возможность получить художественное образование благодаря высокому происхождению, все равно подвергались дискриминации внутри сообщества. Причем такая ситуация была характерна не только для России, но и для Европы в целом, о чем свидетельствует суждение Василия Кандинского, приехавшего вслед за Кардовским, Грабарём, Верёвкиной и Явленским в Мюнхен учиться:
«Даже в частных школах всегда бывал женоненавистнический элемент. Так и у нас после “собачьей революции” (раньше ученики приходили в мастерскую с собаками, что по постановлению самих же учеников было позже запрещено) было много охотников произвести бабью “революцию” – “выкинуть баб вон”. Но сторонников этой революции оказалось недостаточно, и милая эта мечта осталась в области несбывшихся желаний»[359].
Здесь же в качестве примера можно привести цитату из письма Репина к Верёвкиной, подтверждающую, что прилагательное «женское» применительно к искусству и любой профессиональной деятельности использовалось если не в ругательном смысле, то, по крайней мере, в значении «несерьезное»: «Искренне уважающий в Вас художника со стилем и не женской энергией. Репин»[360].
Многие русские художники-эмигранты учились в школе у австро-венгерского художника Антона Ажбе (1862–1905), примерно тот же круг людей составляли «салон» Марианны Верёвкиной. Дом Верёвкиной и Явленского в Мюнхене на улице Гизельштрассе посещали русские художники, музыканты, писатели, танцоры. В разное время в «салоне» бывали В. Борисов-Мусатов, А. Сахаров, М. Добужинский, И. Грабарь, Д. Кардовский, В. Кандинский, Г. Мюнтер, А. Зальцман, А. Ажбе, В. Серов, С. Дягилев, А. Павлова, Т. Манн, А. Кубин, Ф. Марк, А. Макке, Д. Бурлюк, П. Клее и многие другие.
В Мюнхене, несмотря на то, что сама Марианна не рисовала, она была довольно влиятельной фигурой в художественном сообществе. Она активно помогала русским художникам – финансово и организационно. Многие художники, оказавшись в другой стране, сталкивались с разного рода трудностями, и Марианна Владимировна часто выручала товарищей. Исследовательница Лайма Лаучкайте пишет о том, что Верёвкина пользовалась своими связями с аристократией и посольством, чтобы добывать заказы для художников, устраивала благотворительные акции и лотереи. Кроме того, она даже думала о том, чтобы основать общество помощи русским художникам, и приступила к осуществлению задуманного, пока в 1914 году не была вынуждена уехать из Германии в связи с началом Первой мировой войны[361].
Пребывая в Мюнхене, художники часто ездили в Россию, в Петербург и в имение Благодать в Литве, принадлежащее семье Верёвкиной. Интересно заметить, что в 1899 году, когда художница в очередной раз приехала в Санкт-Петербург, она идейно расходится в представлениях об искусстве с одним из своих учителей – Ильёй Репиным.
Как и другая наша героиня, Елизавета Званцева, Марианна Владимировна спорила с Ильей Репиным о новом искусстве и передвижничестве. В письме Явленскому она описала встречу с учителем: