«Постоянно я все служу и служу чему-то, что есть единственная истина моего я: искусство как сущность, как цель, как смысл жизни. Ему на службу я должна отдать все искусство, что окружает меня, все, что меня трогает. Я никогда не считала себя вправе вкладывать в это какие бы то ни было личные притязания. Я работаю, чтобы всё и вся служили искусству, которое для меня Бог»[373].
Она пишет об искусстве как о том, что невозможно выразить вербальным языком, о том, что не может быть осуществлено и обрести конечную форму. По сути, Верёвкина формулирует теорию экспрессионизма, определяя основной функцией искусства функцию выразительную:
«Искусство есть выражение чувства. Чувство связано с изначальной природой человека – его животной природой»[374].
Исследователи[375] творчества Верёвкиной отмечают близость ее идей к тому, что формулировал ее друг и коллега Василий Кандинский в знаменитой работе «О духовном в искусстве» (1911). Им обоим была близка идея о назначении художника как пророка, а искусство они понимали как путь к возвышенному. Оба считали, что подлинное произведение искусства существует для того, чтобы воздействовать на душу и приближать человека к Богу. Несмотря на долгую дружбу, близость взглядов и работу бок о бок[376], в какой-то момент Верёвкина и Кандинский разошлись в представлениях, в частности, об абстракции. В «Докладе 1914 года», Марианна Верёвкина пишет:
«Многим из моих товарищей не нужно ни барана, ни лошади. Они говорят прямо языком первичных символов, например, Кандинский в живописи, Schonberg в музыке, и они, может быть, более правы, чем я. Но мои ближайшие друзья и я – мы верим, что по примеру всех мастеров прошлого, чтобы двигать жизнь, надо твердо стоять в ней. Поэтому мы не отрицаем ее, не уходим из нее, а любим ее и ее формы и только заставляем их служить нашей вере»[377].
Что касается художественной практики, то в 1906 году, спустя десять лет, Верёвкина наконец возвращается к ней. Причем начинает она с графики и только потом приходит вновь к живописи. Она начинает работать в экспрессионистическом стиле, сознательно не работает в реалистической манере, характерной для русского периода.
В 1906 году Верёвкина и Явленский все еще жили в Мюнхене и активно работали и выставлялись как в России, так и в Европе. Марианна участвовала в создании разных художественных обществ, часть из них существовали недолго и не получили широкой известности, другие, напротив, вошли в мировую историю искусства[378]. Как художница Верёвкина участвовала в выставках русских художников: выставке «Салон» Сергея Маковского[379], «салонах» Владимира Издебского[380], в «Бубновом валете» (1910–1911).
Трудно обойти вниманием тему отношений Марианны с Алексеем Явленским, о чем она также активно упоминает в дневниках и письмах.
Хотелось бы избежать повествовательного клише – рассказывать о судьбе женщины через ее отношения с мужчиной. Но в данном случае нам кажется важным разговор об этих отношениях, без него невозможно полноценно анализировать гендерный аспект жизни художниц. Опираясь на доступную нам информацию, отметим, что эти отношения можно охарактеризовать как сложные и неоднозначные. Верёвкина писала про кризис, разочарование, пренебрежительное отношение Явленского к ней, но в то же время писала и про свою бесконечную веру в него как в художника. В июне 1905 года она фиксирует в дневнике: