Екатерина Великая. Греческий прожект

К вечеру все близлежащие горы, все дома, были иллюминированы многочисленными огнями. Потемкин представил императрице Албанский полк, около шестисот человек, составленный из вооруженных лиц греческой национальности, который верноподданнически приветствовал ее. Императрица изъявила им свою благосклонность, тем, что обещала им льготы и другие милости.

* * *

Посреди всех непреходящих восторгов и восхищения, Екатерина не забывала о своих любимых внуках. Скорее, не токмо не забывала, а весьма сильно скучала по ним, как может скучать родная мать по своим детям. Поколику следующий день был днем поминовения святых Константина и Елены, а святой Константин был покровителем ее младшего внука, Екатерина велела развернуть во дворе походную церковь Старо-Оскольского пехотного полка и горячо молилась у обедни. Молилась за внуков, за себя, за Россию, за Потемкина, за близких ей людей. За молитвой пришла мысль назвать Потемкина дополнительной фамилией – Таврический. Екатерина поблагодарила Бога за посланную благую мысль.

Государыня Ея Императорское Величество Екатерина Вторая со свитой, провела в Бахчисарае целых три дни! Монархи, Екатерина с Иосифом, в сопровождении свиты, посетили Успенский монастырь и пещерный город Чуфут-Кале, осмотрели их памятники, синагогу, посетили дом еврея – Караимского старосты. Обед в тот день прошел необычайно пышный. На нем, опричь свиты, присутствовало с дюжину офицеров и генералов, в том числе, генерал-аншеф Михаил Васильевич Каховский, его брат, правитель губернии – статский советник Василий Васильевич Каховский, посол России при Порте Яков Иванович Булгаков, а такожде муфтий Мусалов-эфенди, кади-эскер Сеит-Мех-мет-эфенди и некоторые другие посланники.

В последний день, с наступлением темноты иллюминация повторилась, а утром, путешественники, в сопровождении все тех же татар-добровольцев, отправились в Инкерман через Ак-мечеть. Императрца была полна впечатлений и восторгов. Несмотря на утомительную, для ее возраста, дорогу, она ей еще не наскучила.

Храповицкий неустанно и скрупулезно правил письма государыни, пиесы, писанные ее рукой, вел журнал путешествия, пересылая сведения о поездке в Петербургскую газету, дабы народ русский знал, где их царица сей день. В дороге, сидя в карете с императрицей статс-секретарь читал ей об городе Инкермане, бывшем богатом и многолюдном поселение, прежде названного греками – Феодори, а затем переименовано в Евпаторию. За сей город неоднократно воевали. В шестьсот семьдесят девятом его взяли у готов хазары, а через восемьсот лет он стал турецким. Ныне он пуст, осталась токмо часть разрушенных стен и башен. Книга подробно осведомляла и об Ахтиарской бухте, которая простирается во внутренность залива к Инкерману в длину на шесть верст, а шириною в самом широком месте не более двух верст. Храповицкий зачитывал последние стрoчки: «Глубина бухты для больших кораблей достаточная и к самым берегам приставать им дозволяющая. Безопасный вход, иловатое дно, закрытые от ветров, со всех четырех сторон высокими горами, относят сию бухту в число наилучших гаваней в свете». Екатерина вдруг прервала чтение:

– Мы решили с Светлейшим князем переименовать Ахтиар на Севастополь, – оповестила она своего статс-секретаря.

У Храповицкого собрались морщины на лбу в попытке разгадать значение сего нового названия.

– Тополь, ведаю, в переводе с греческого – город. А что означает Сева? – спросил он.

– Означает – «Слава», Александр Васильевич. Славный город. Севастополь. Звучит красиво!

– Красиво! – согласился статс-секретарь.

Императрицу, как и всю свиту, поражали не токмо природные красоты, но и новая дорога, проложенная туда совсем недавно стараниями Светлейшего, коий с самого начала строительства ее, требовал, дабы она прокладывалась добротно, понеже он собирается ее назвать Екатерининской. Через двадцать верст, на Мекензиевом хуторе поменяли лошадей, и вскорости, они, наконец, доехали до Инкермана.

Записки императрицы:

Полномочный посланник в Турции, Яков Булгаков, отбыл назад в Константинополь.

* * *

Поезд императрицы проехал к Ахтиарской гавани и остановился у дома недавнего командующего эскадрой Черноморского флота, контр-адмирала Томаса Мекензи, умершего в январе прошлого года. Теперь его дом принадлежал Морскому ведомству и был переоборудован под путевой дворец государыни. Стены его были обшиты изнутри ореховым деревом, выше окон обиты малиновым и других цветов штофом, на окна повешены шелковые занавеси, полы устланы темно-зеленым сукном, комнаты меблированы лучшей мебелью, зеркалами и люстрами с собственного завода Светлейшего князя. Императрице он понравился. Рядом с домом находились первые постройки города: дом для адмиралтейства, кузница, часовня и ряд мазанок, крытых камышом. Для обедов и приемов был раскинут полевой стан: палатки, шатры, столы и все остальные необходимые предметы обихода.