Екатерина Великая. Греческий прожект

После спасения, Екатерина, с довольной улыбкой на устах, обратилась к императору Иосифу:

– Как видите, граф, – оные татары не токмо не покусились взять нас в плен, а паче того, спасли нам жизнь!

Император развел руками:

– Кто бы мог подумать, что таковое испытание нам придется перенести! Надобно отдать должное: Вы, Ваше Величество, перенесли его достойнее всех нас!

Говоря сии слова, император, выказывая свое уважение, склонившись, приложился к ее руке. Мамонов с Потемкиным тоже изразили свое ей восхищение.

Екатерина благодушно отметила:

– Все мы, господа, под Богом ходим и всякое дело концом хорошо.

Их паки встретили Василий Васильевич Каховский с генералитетом, среди них были Иосиф Михайлович де Рибас и Карл Иванович Габлиц. В самом Бахчисарае, на горе, с правой стороны расположились лучшие полки Потемкина: Екатеринославский гренадерский, Троицкий и Старосельский мушкетерский, кои встретили императрицу и ее спутников громовым барабанным боем, преклонением знамен и на коленях.

Несмотря на то, что Бахчисарай покинули многие татары, в нем все еще проживало около девяти тысяч жителей – мусульман. Новое правительство, как докладывал генерал Каховский, не притесняло их, они сохранили свои привилегии, обычаи и богослужение.

Город показался высоким посетителям совершенно восточным и понравился своим необычным видом. Граф Фалькенштейн положил, что он похож, в какой-то степени, на Геную. По приказу князя Потемкина, все лавочки и кофейни были открыты. Кругом можно было узреть узкие улочки, дома с плоскими крышами, лавки, торгующие таковыми товарами, как сафьян, войлок, оружейные и медные изделия. По городу сновали простые татары, одетые в куртки, расшитые галунами, в шароварах, опоясанных кушаками с металлическими бляхами, с круглыми плоскими, расшитыми цветными нитками, шапочками на головах. Муллы чинно шествовали в просторных халатах и с чалмами на головах. Женские лица были закрыты белыми или зелеными чадрами. Татары предпочитали сафьяновую обувь.

В ханском дворце хватило места для всех: императрице отвели несколько комнат и большую залу, посланники же расположились в серале, в комнатах бывшего гарема. В зале красовался девиз на арабском языке, в переводе означавший: «Что ни говори, клеветники и завистники, ни в Гишпании, ни в Дамаске, ни в Стамбуле не найдешь подобной». Любопытно, о ком или о чем сие? Ненадолго уединившись с императрицей, Потемкин, посмеиваясь, говорил ей:

– Всё в мире, государыня, творится не нашим умом, а Божьим судом. Но в сих чертогах колико лет тому назад, злейшие враги Вашего Императорского Величества, на подданных ваших налагали цепи, а теперь, вы, премилосердная, в тех же самых чертогах, осыпаете их милостями и наградами… Кто, после этого, из смертных может сравниться с вами, единственная в мире царица?

На что Екатерина, обратив на него свои пронзительные глаза, довольно торжественно и пылко ответствовала:

– Да, князь, согласна, Слава моя велика! И все благодаря кому? Светлейшему князю Потемкину!

Опустив глаза, поразмыслив о чем-то, паки, взглянув на Светлейшего князя, Екатерина уважительно молвила:

– Видно птицу по полету! В который раз повторяю вам: большому кораблю, большое плавание.

В голову пришло назвать его «орлом», но сие слово могло ему не понравиться, поелику она заменила его, завершив так:

– Сокол вы мой, князюшка!

Как всегда, выказывая ему уважение, она с «ты», перешла на «вы».

Потемкин, улыбаясь, склонился, приложился к руке.

– Ведомо вам, государыня-матушка: за чем пойдешь, то и найдешь. Дорогу, не инако, осилит идущий.

Екатерина, благосклонно кивнув, продолжала:

– Благодаря вам, я наслаждаюсь, как государыня, а, как христианка, думая о том, что я заняла трон тех, кто некогда были завоевателями России, кто убивал, пленил русских и разорял их дома, радуюсь, что все оное позади. Теперь же, напротив, русские – владыки сих татарских земель! И так, Сокол мой, будет всегда!

Тронутый ее словами, князь Потемкин близко подошел к ней, и они крепко обнялись. Сказали друг другу еще много из того, что давно хотели сказать. Разомкнув объятья, Екатерина сердечно, хваля его, молвила:

– Все восторгаются вашими трудами, князь! – Принц Нассау-Зиген, ваш новый друг, говорят, изволил изразиться, что, наконец, ваши недруги не будут называть вас лентяем и разорителем казны.

Князь, заломив высокую бровь, несколько надменно, ответствовал:

– Радостно мне, государыня-матушка, слышать от вас, что я развеял наговоры клеветников пред своей императрицей, а все иные недруги меня не сподобятся обеспокоить.

Екатерина любила таковые моменты, когда она могла находиться в обществе Светлейшего, особливо, тогда, когда могла его хвалить и хвалить. Она видела, что князю весьма были по душе ее благоприятные и милостивые отзывы о его проделанной работе. Прекрасную атмосферу нарушил стук в дверь и вошедший Храповицский, сообщивший, что ее ждет в приемной Александр Мамонов. Князь, зная ревнивого родственника, усмехнувшись, поспешил удалиться.