Екатерина Великая. Греческий прожект

Екатерина, было затужив, все же была в таком ударе от счастливого победного сообщения, что продолжала выказывать свою радость:

– Ах, Боже мой, полковник, – говорила она восторженно, – я готова весь мир обнять! Ваш командующий делает чудеса! Будете назад у князя Таврического, обнимите крепко и поцелуйте его за меня. И пусть сей герой скорее возвращается.

Вытянувшийся пред ней полковник, громко отчеканил:

– Всенепременно, Ваше Императорское Величество!

– Приглашаю вас, Карл Федорович, сегодни на обед, расскажете всем об Очакове и князе Потемкине-Таврическом в подробностях.

Баур низко склонился:

– С превеликим удовольствием, государыня-матушка!

Шестнадцатого декабря Екатерина приказала отслужить молебен по погибшим и салютовать в честь взятия Очакова сто одним залпом. Произведя Баура в полковники, она подарила ему золотую табакерку с брильянтами, князю же Таврическому передала звезду Святого Георгия и инкрустированную алмазами шпагу ценой в шестьдесят тысяч рублев.

Екатерина не могла нарадоваться: наконец-то, враги ее самого доверенного лица во всей империи должны были прикусить языки за злоречие касательно его действий на театре войны. Князь Потемкин-Таврический пристыдил своих врагов! Ее надежды на Светлейшего князя оправдались – он все-таки взял Очаков! И не мудрено, коли следом он возьмет Константинополь. Ужели их мечта о возрождении Византии так близка к осуществлению? Поверить в оное, ей-Богу, не можно!

Через день, сим же курьером, императрица отправила письмо своему победительному фавориту:

«За ушки взяв обеими руками, мысленно тебя цалую, друг мой сердечный Князь Григорий Александрович, за присланную с полковником Бауром весть о взятьи Очакова. Все люди вообще чрезвычайно сим щастливым произшествием обрадованы. Я же почитаю, что оно много послужит к генеральной развязке дел. Слава Богу, а тебе хвалу отдаю и весьма тебя благодарю за сие важное для Империи приобретение в теперешних обстоятельствах. С величайшим признанием принимаю рвение и усердие предводимых Вами войск от вышнего до нижних чинов. Жалею весьма о убитых храбрых мужах; болезни и раны раненых мне чувствительны, желаю и Бога молю о излечении их. Всем прошу сказать от меня признание мое и спасибо. Жадно ожидаю от тебя донесения о подробностях, чтоб щедрою рукою воздать кому следует по справедливости. Труды армии в суровую зиму представить себе могу, и для того не в зачет надлежит ей выдать полугодовое жалованье из экстраординарной суммы. Располагай смело армию на зиму в Польше; хотение поляков тем самым скорее паки возьмет естественное свое течение, a победоносной армии никогда не отказывают в квартирах. Теперь мириться гораздо стало ловчее, и никаких не пропущу мер, чтоб скорее к тому достигнуть.

Всем, друг мой сердечный, ты рот закрыл, и сим благополучным случаем доставляется тебе еще способ оказать великодушие слепо и ветренно тебя осуждающим. Прощай, мой друг, до свидания. Будь здоров и благополучен.

Дек. 16 ч., 1788

Известно тебе, я чаю, что Король Аглинский с ума сошел так совершенно, что четыре человека насилу его держать могут, когда приходит на него rage.

Я ожидаю за верно, что по распоряжении нужного по твоей Армии, я буду иметь удовольствие тебя видеть здесь, как я о сем уже в предыдущих моих письмах к тебе писала и теперь повт оряю».