Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Полагаю, Французская революция?

— Именно! Пугачевское восстание и Французская революция! Оказалось, что учения Вольтера, Руссо и других философов не столь безобидны для монархии.

Обер-прокурор с воодушевлением подхватил:

— К тому же, их теория, государыня, может статься, пригодна для Франции, между тем, как между ней и нашим отечеством существует огромная дистанция во многих отношениях…

— То-то и оно, — промолвила Екатерина, окинув Самойлова критическим, полувопросительным взглядом. — Полагаю, что предоставление свободы всему обществу чревато неуправляемым хаосом… Вы, я зрю, много в оном понимаете, граф. Как вы думаете, что особливо повлияло на вольнодумство таковых, как Новиков, Княжнин, Радищев и им подобных?

Обер-прокурор, поднял глаза, как бы вопрошая Всевышнего, закинул руки за спину, засим, опустив голову, изрек:

— Думаю, все оное идет с того момента, когда десять лет назад вы, государыня-матушка, изволили разрешить открывать типографии всем желающим.

Екатерина, посмотрев на него с особливой аттенцией, усмехнулась:

— Да. И для сего надобно было токмо лишь поставить в известность полицию.

— На нынешний день, Ваше Величество, я вам докладывал, открылось по одиннадцати типографий в обеих столицах и примерно толико же в провинции.

— Сказывают, даже в Тобольске имеется одна?

— В том то и дело! Свобода слова и вольнолюбие кругом и всюду по России, Ваше Величество. Я бы просил Ваше Императорское Величество ввести строгую цензуру на без меры словоохотливых вольнолюбцев.

Екатерина, покосившись на него, отвела глаза, засим спокойно отреагировала:

— Цензуру говоришь? Строгую?

Обер-прокурор, порозовев от волнения, подтвердил:

— Строгую, Ваше Величество!

Екатерина с минуту смотрела как бы сквозь него, засим задумчиво промолвила:

— Что ж, над сим следует поразмыслить, господин обер-прокурор.

Помедлив, Екатерина продолжила:

— Но разве можливо будет знать, чем дышат вольнолюбцы, али, к примеру, мои взрослые внуки, али их отец — Великий князь Павел?

Обер-прокурор, мгновенно поняв, куда клонит императрица, ответствовал:

— Сие не просто, Ваше Величество, но можливо. «Tempus consilium dabet». Не беспокойтесь на сей счет, я позабочусь об оном.

Записки императрицы:

Известный художник — портретист Боровиковский, коий был приглашен в столицу восемь лет назад, в бытность нашего посещения Тавриды, заслуженно получил за свои изумительные портреты звание академика. Колико прекрасных художников теперь в России! И Левицкий, и Лосенко, и Саблуков, и Рокотов, и Боровиковский, и Аргунов, и Тропинин, и Христинек, и Антропов. И колико прекрасных архитекторов! Среди них Воронихин, Львов, Баженов, Старов, Козаков, а колико на подходе молодых, пока неизвестных, учащихся в Италии и во Франции! А ведь в начале моего царствования таковых по пальцам можливо было перечесть.

* * *

В знаменательный день открытия публичной библиотеки, коя состояла токмо из обширной коллекции книг, собранной графом Строгановым, на обеде, данном им в честь оного события, императрице была представлена молодая французская художница, госпожа Мари Виже-Лебрен. Александр Строганов, знавший ее еще в бытность долгого пребывания во Франции, восторженно отзывался об отменно хорошенькой художнице, к тому же, бывшей наперстнице Марии-Антуанетты. Она показала несколько небольших портретов, написанных ею недавно. Портрет Нассау-Зигена был великолепен, и Екатерина положила, что можно ей доверить написать еще один свой портрет. Пусть потомство будет знать, какова она была в старости.

Позировать сей художнице ее подвигло, прежде всего, то, что Виже-Лебрен хорошо знала покойную французскую королеву и написала не один ее портрет.

Во время первого сеанса, чуть ли ни первый вопрос императрицы к художнице был задан касательно королевы:

— Как вы познакомились с Марией-Антуанеттой, госпожа Лебрен?

Мари подняла свои небесной голубизны глаза:

— Так случилось, что я оказалась под покровительством двух богатейших дам Франции: мадам де Верден и принцессы Марии-Аделиады де Бурбон-Пентьевр, супруги герцога Шартрского. Думаю, они рекомендовали меня королеве и я была приглашена в Лувр.

— Как вам показалась королева Франции?

Мари, не прерывая свои мазки на полотне, тепло улыбнулась: вестимо, ей нравилась Антуанетта.