Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Ах, государыня, я ее первая почитательница! Все представления с ее участием пересмотрела. Уж колико подарков я ей от всего сердца подарила! И тот, что вы привезли из поездки в Крыму тоже преподнесла. Вскорости, она будет петь новую оперу в новом театре, не поедете ли со мной, государыня-матушка?

— Что за опера?

— Героическая опера «Взятие Измаила», матушка!

Удивившись, что в Останкино ставят таковую оперу, Екатерина радостно кивнула:

— С превеликим удовольствием…, ежели ничто не помешает, Анна Никитична, уж не обессудь.

Императрица весело взглянув на подругу, вдуг полюбопытствовала:

— Полагаю, она все также хороша и голосиста?

— Извольте вообразить, государыня, можно подумать, что за прошедшие восемь лет, она токмо молодеет и хорошеет. Граф глаз с нее не сводит, и всегда рядом с ней.

Нарышкина понизила голос:

— До чего дошло, матушка! Мне доложили, что когда он перевез ее в новый дворец, показал все дворцовые покои, то спросил, как, мол, тебе новое место проживания? А она изволила ответствовать, что все ей нравится, но вот, ежели бы перед дворцом был пруд и рыбки бы там плавали, то тогда все было бы, как в сказке.

— Любопытно, — заметила императрица, она даже отставила в сторону пяльцы с вышивкой. — И что же далее?

— И что вы думаете? — Нарышкина нарочно глубокомысленно вздохнула, таинственно подмигнула, чуть помолчала, загадочно улыбаясь, и доложила:

— Наутро она встала, глядь в окно, а перед ней обширный пруд.

Екатерина, в удивлении, заломила бровь, недоверчиво взглянула на Нарышкину. Подруги уставились друг в друга.

— Вестимо, — продолжала увлеченно рассказывать Никитична, — глазам своим Прасковья Ивановна не поверила. Наскоро, сказывают, накинув на себя салоп, она выбежала на крыльцо. Там ее поджидали объятья графа Николая Петровича, коий сообщил ей, что и рыбки там плавают. Можливо себе таковое вообразить?

— Что же, — не поверила императрица, — за одну ночь вырыли огромный пруд?

— За одну ночь, матушка! Граф согнал половину своих крепостных, и вот они ночь, стараясь не шуметь, вырыли его, заполнили водой и рыбок запустили туда.

— И она не проснулась? Как-никак без шума было не обойтись…

— Люди сказывают, ночью, было проснулась, но граф, якобы, сказал, что приказал строить ночью конюшню новую. Она и успокоилась.

— Екатерина прикусив нижнюю губу, посмотрела на подругу:

— Вот это любовь так любовь! Не знаю, как тебе, но мне таковой любви, пожалуй, не пришлось вкусить.

Нарышкина вздохнула, печально покосилась на императрицу, молвила со значением:

— Слава Богу, государыня-матушка, что хоть у других она бывает такая. Есть на кого полюбоваться.

«Да, красивая у них любовь, — подумала Екатерина и вспомнила Сашу Ланского. Подумала: «И у меня была, пусть не такая, но все-таки прекрасная любовь».

Она с грустью взглянула на подругу.

— Да, Анюта, таковой любви не стыдно и позавидовать!

Помолчав немного, она решительно изрекла:

— Думаю, ничто мне не помешает попасть на новую оперу с ее участием.

Нарышкина благодарно кивнув, в радостном порыве, крепко обняла ее. Через минуту, Анна Никитична, усевшись за стол, вдруг вспомнив что-то, обратилась к Екатерине.

— Однако, скажу я вам, дорогая матушка моя, не все хорошо в нашем царстве-государстве.

Екатерина, озадаченная сим заявлением, замерла на месте:

— Что такое, Никитична?

Нарышкина, изогнув бровь, поведала:

— Сказывают, помещик Николай Струйский, владелец имения Раззуваевка, слывет самодуром.

— Любопытно…

— Сей Струйский, любитель театра, кажный день изволит одеваться в одежды разных времен и народов. Он, вооброзите, пишет стихи, но пуще всего обожает сочинять пиесы, где есть обвиняемый и свидетель из крестьян. А он сам, стало быть, в роли судьи. По его пиесе, он выносит приговор, но наказание между тем — настоящее. На его счету немало жертв.

Екатерина побледнела:

— Как же таковое может статься в наше время! Надобно казнить оного изверга! — изразилась она сурово. Графиня Нарышкина хмыкнула:

— То ли я еще знаю, государыня!

— Боже праведный, откуда у тебя таковые сведения, Анна Никитична?

— Да, вот, любовь моя ненасытная к театру, дорогая голубка моя. Все мне все про то и докладывают.

— Что же на сей раз, — испросила, хмурясь, Екатерина. Нарышкина, пристально посмотрев на нее, молвила:

— Можливо, не надобно вам оное и знать, голубка моя?

— Нет ужо, докладывай!

Вздохнув, Никитична принялась рассказывать:

— Сказывают, владелец имений в Тульской и Рязанской губерниях, кавалерийский генерал Лев Дмитриевич Измайлов, имеет две страсти: собаки и юные девушки. Собак он почитает выше людей, у каждой из семисот собак своя комната и едят они отборную еду. Ежели ему понравится какой щенок, он тут же предлагает обмен в любом количестве крепостных. Девочек же у него целый гарем, до тридцати и самым молоденьким двенадцать лет. Держит их как пленниц, выпускает токмо в баню, а коли у него важный гость, присылает ему одну из них на ночь.

Екатерина нервно подскочив, позвонила. Появившейся Перекусихиной было приказано призвать Храповицкого. Тот появился через три минуты. Екатерина приказала ему вызвать Шешковского.