Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Князь Григорий Александрович любил не просто праздники, а представления грандиозные, в которых были бы показаны блеск, красота, торжественность, великолепие, мощь, богатство отечества и, конечно же, его неординарная персона. Но пуще всего оного, он любил планировать и организовывать их именно сам, понеже здесь он мог показать всю силу своего необычного воображения, ума, распорядительности и все другие свои достоинства. Сей новый праздник вызван был, прежде всего, заметной переменой к нему в расположении государыни, понеже он, как и все, отметил, что уж не так часто императрица призывает его к себе в кабинет, и, естьли он отсутствовал на приеме, али званом обеде, она редко о нем спрашивала. При его появлении, не всегда обращала свой заинтересованный взгляд в его сторону, не часто приезжала к нему в гости, реже вела с ним беседы. Вестимо, Потемкин встревожился. Что бы сие означало? Уж не грядущую ли опалу? Ужели его замыслы и победы более не удовлетворяют Екатерину? По крайней мере, он и сам увидел подтверждение доходивших до него слухов о перевесе влияния Платона Зубова. Откуда токмо взялся сей, без году неделя, новый любимец, и ужо, посмотрите — известное лицо в Российской империи! Сердце князя Таврического сжималось от болезненной тоски и тайного предчувствия. Сии чувства снедали его внутренности и он, замыслив новый, необыкновенный, неслыханный праздник в своем дворце, положил испытать последнее средство вернуть прежние чувства императрицы: доказать, что в преданности к ней никто не может с ним сравняться. Он положил дать ей в своем дворце праздник посвященный победе в битве за Измаил, коий, неслыханным великолепием и грандиозностью, должен затмить все прежние празднества подобного рода.

Замыслив торжество, Григорий Потемкин желал предусмотреть все его детали, в том числе, и, заблаговременно, договориться с пиитом, дабы он достойно отобразил будущий праздник. Прежде, все его победы и деяния неизменно воспевал в своих одах Василий Петрович Петров. Потемкин был доволен ими, тем паче, что он и без того благоволил к пииту за то, что в самом начале его отношений с императрицей, Петров передавал ей его письма из действующей армии. Однако, на сей раз, князь положил обратиться к Гавриилу Державину, понеже у всех на устах были слова императрицы, коими она изволила одобрить при встрече с пиитом его оду «На взятие Измаила». Ее изречение: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна», способствовало тому, что теперь он становился, в некоем роде, придворным пиитом. Почитатели поэзии были почти единодушного мнения, что Державин достойный стихотворец, а вот к Петрову, последователя Михаила Ломоносова, публика мало благоволила, понеже стихи его были, хоть и умны, но тяжелы для восприятия. Потемкин сам придерживался оного мнения. Приглашая Гавриила Державина воспеть свой праздник, князь Таврический, помимо желания поставить на место всех своих явных и скрытых врагов, хотел, как прежде, заново очаровать императрицу. Ему не хотелось верить, что Екатерина безвозвратно влюблена в ничего не стоящего красавца, коий избегал его взгляда и откровенно лебезил перед ним, хотя князь не мог скрыть свою к нему неприязнь. В письмах Екатерина просила его быть к Зубову снисходительным и любезным, и он обещал, но на деле у него оное не получилось, понеже, не надобно иметь семи пядей во лбу, чтобы узреть, что сей кавалер — ничтожество. Григорий Потемкин видел его насквозь: обыкновенный карьерист, иждивенец, не имевшие в себе ничего, опричь смазливого лица, апломба и высокомерия. Что ж, Светлейший князь еще покажет, кто властен над сердцем императрицы! Колико он убрал с пути своего фаворитов императрицы, и этого молодца не составит большого труда убрать с дороги.

* * *

Потемкин напряженно готовился к торжеству. Окончание переустройства дворца, оборудование парка и площади перед дворцом, рытье каналов, внутренняя отделка помещений, подготовка спектаклей и балетных представлений были осуществлены под его непосредственным наблюдением в течение двух месяцев. Первоначально он планировал устроить праздник ко дню рождения Екатерины, приходившемуся на Фомин понедельник, второй после Пасхи. Однако, несмотря на свое редкое умение все предусмотреть и организовать ко времени, ему все-таки не хватило недели, дабы все было готово в должном объеме. Тем не менее, к концу апреля, дворец и, прилегающий огромный парк, сияющий в иллюминации, ожидали своих гостей.

Рядом с дворцом были устроены качели, карусели и даже лавки, где бесплатно выдавались маскерадные костюмы. У дворца были поставлены деревянные бочки с вином и закуски для простого народа, которого собралось у его дворца около пяти тысяч. От сей огромной толпы исходил глухой шум. Князь приказал открыть доступ к столам, как токмо появится императрица. Однако, по ошибке дворецкого, принявшего карету одного из придворных за царскую, был подан знак, и толпа ринулась к столам.