Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

С каким удовольствием мы расположились на наших сундуках на первый ночлег после полуторамесячного пребывания в теплушке и как хорошо спалось нам, робинзонам, в эту первую холодную ночь!

На другой день мы распределили между собой обязанности по ведению нашего несложного хозяйства: бабушка зачислена в судомойки, жена – в кухарки, дочурка – в горничные, а на меня пала работа по снабжению водой и топливом и выносу помоев.

Воду разрешили брать соседи из их колодца. Это была тяжелая обязанность. Только после семидесяти нагибов рычага появлялась первая струя воды. Накачать три-четыре ведра воды занимало почти полчаса тяжелой физической работы.

Но с топливом оказалось еще хуже. Для того чтобы получить сажень дров, надо было достать ярлык в особой конторе Владивостока, где всегда стояла длинная очередь. Получив ярлык, нужно приторговать подводу, за что, вероятно, взяли бы не менее тысячи рублей, ибо делянки с дровами были далеко. Все сложно, что я решил попытаться протапливать дачу сухостойным хворостом и валежником, и с этой целью я обходил все соседние пустующие дачи. После двух-трех часов работы мне удавалось обеспечить топливом и плиту, и печь, но наши кухарки жаловались на сырость дров. Я догадался собирать каменный уголь, в изобилии лежащий вдоль полотна дороги, который при провозе ссыпался с вагонов. Это сильно облегчило работу, и я в какой-нибудь час набирал две наволочки.

Прохожие дачники с удивлением поглядывали на меня, но я, не обращая на них внимания, собирал уголь, испытывая почти то же чувство, что и на грибной охоте. Иногда попадались куски весом более пуда, и я торжественно тащил их на дачу.

Радовало и сознание, что я хоть чем-нибудь облегчаю расходы на содержание семьи. А финансовое положение сильно меня беспокоило. Я привез несколько слитков золота общей стоимостью семь тысяч иен. Золота в монете иен семьсот да царских денег тридцать шесть тысяч. Вот и все богатство.

Правда, в то время я еще числился на службе в банке, но сознавал, что очень скоро этот источник доходов закроется навсегда. Выслуженная мной пенсия в тысячу двести шестьдесят рублей в год, конечно, тоже выдаваться не будет.

Помимо перечисленного богатства, имелся еще слиток золота в двадцать фунтов, стоивший двенадцать тысяч иен, оставленный мной в Иркутске. Но что-то говорило мне, что Кармазинский это золото мне во Владивосток не перешлет.

Ну что же, думал я, пока поживу здесь до производства сына в офицеры. А уже потом, провожая его на фронт, проеду вместе с ним за золотом.

Если мне удастся это золото провезти и продать, то общее состояние со всеми жениными безделушками будет равняться двадцати пяти тысячам иен. Это все, что осталось у меня после двадцатишестилетней службы в банке. Надо было хорошенько подумать, какое дело можно начать с этим небольшим капиталом.

Покончив с работой по сбору угля, я частенько выходил на берег моря и разыскивал рыбаков-корейцев. Они ловили устриц, и две старухи тут же с невероятным искусством чистили их, наполняя ими стеклянные банки. Не очень-то аппетитно выглядели эти устрицы, но, поборов брезгливость, я купил банку, заплатив один кредитный рубль. Устриц было штук тридцать, и в прежние времена в петербургских ресторанах я должен был бы заплатить за них целых девять золотых рублей, а сейчас была отдана всего одна золотая копейка. Как же не полакомиться? И я частенько баловал себя устрицами.

Надо было исполнить обещание, данное дочурке, и я поехал в город посмотреть пишущую машинку. Таковая нашлась в магазине Синькевича, но ее продавали только на иены, прося триста шестьдесят иен.

Тогда я отправился в Сибирский банк и заложил слиток золота весом в один фунт за тридцать пять тысяч рублей.

Управляющий Кредитной канцелярией обменял мне их на иены по казенному курсу. И машинка обошлась мне в двадцать пять тысяч двести рублей. Ну, теперь примусь за работу и изложу вертящийся в моей голове финансовый проект денежного обращения.

По вечерам на дачу прибегали юнкера и офицеры, Наташины ухажеры. Все они жаловались на холод по ночам, так как все еще находились в теплушках, где продолжалось учение. С каким аппетитом молодежь набрасывалась на китайскую отвратительную водку и наскоро приготовленную яичницу! В эти вечера на нашей даче было уютно и мило, даже диваны на сундуках казались мягче мельцеровской мебели.

Но вскоре эти, так радовавшие нас вечера, прекратились. Артиллерийское училище решили перевести в Раздольное: морские стрелки наотрез отказались исполнить приказание Розанова и очистить казармы. А, между тем, Розанов не мог не сознавать необходимости иметь училище под руками. Помимо юнкерского училища, во Владивостоке находились еще гардемарины и какая-то инструкторская школа. В этом и заключалась вся опора его власти. Почему он тогда же не воспользовался этой силой и не очистил казармы?

Наконец разыскал я и хозяина дачи Липарского.

– Пришел к вам с повинной головой – не велите казнить, а дайте слово молвить.

– В чем дело?

– А вот я самовольно занял вашу дачу и прошу сдать ее мне, ибо в городе не могу найти помещения.