Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

По их словам, у них не только бани, но и достаточно белья не было. В казармах – холод, ибо в окна до сих пор не были вставлены разбитые стекла.

Деньги таяли каждый день. Цены на продукты невероятные, но, переводя на иены, жизнь обходилась недорого, – не более полутора иен в день.

Вопрос о заработке волновал меня все более. Наконец я решился обратиться в редакцию одной из газет с предложением своих услуг по финансово-экономическим вопросам. Обещали подумать, но я чувствовал, что ничего из этого не выйдет. Сделал визиты Исаковичу и Степанову, управляющим местными банками, но никаких надежд на получение места не было.

Толкнулся к маслоделам, но и здесь, кроме обещания подумать, ничего не нашлось.

Приблизительно в первых числах ноября газеты сообщили об эвакуации Омска. Правительство Колчака перебралось в Иркутск. С падением Омска во Владивостоке заметно поднялось враждебное настроение низов. Оно ярко выражалось в грубом отношении рабочего люда к беженцам.

Приезжая в город с девятнадцатой версты, я обратил внимание на стоящий на запасном пути поезд. Мне сказали, что это Штаб-квартира чешского генерала Гайды, с которым я раза два виделся по делам в Екатеринбурге. Подумал было зайти к нему. Но сухой прием, оказанный мне когда-то в Екатеринбурге английским консулом, охотно посещавшим наш дом, а здесь даже не ответившим на визит, подсказывал бесполезность свидания и с Гайдой. Адъютантом его оказался знакомый моих детей, прапорщик Трутнев, сын екатеринбургского мукомола Николая Ивановича Трутнева, однажды побывавший у нас.

Неприятное сожительство с Десево частенько заставляло меня ходить в город в поисках новой квартиры. Прогулку эту я обычно совершал пешком. Иногда, когда в город собиралась за покупками жена, мы делали ходки в один конец пешком, а обратно, уже с покупками, на извозчике.

В одну из суббот стояла очень скверная погода, моросил дождик со снегом. Возвращаясь домой на извозчике, мы делились впечатлениями. Нас встревожили слухи о предстоящем выступлении Гайды, который совместно с Якушевым и Моравским, о коих я почти ничего не знал, будет поддержан американцами с крейсера «Бруклин», стоявшего в заливе.

Светланка, обычно переполненная публикой, на этот раз казалась зловеще пустой…

Было это 17 или 18 ноября 1919 года.

Вечером приехал Толюша с Шаравьевым, и почти одновременно с их приездом послышались винтовочные выстрелы, а затем и пулеметная дробь. Стреляли где-то за вокзалом. Раздавались и пушечные выстрелы. Темное небо рассеклось прожекторами с кораблей. Несмотря на большое расстояние, тихонько дребезжали стекла. На душе было пасмурно, и даже присутствие юнкеров не радовало, а вносило в душу тревогу.

Я не спал почти всю ночь, и только под утро, когда стрельба прекратилась, мне удалось заснуть.

Как потом оказалось, что в противовес слабой поддержке американцами генерала Гайды японцы оказали мощную помощь гардемаринам – единственным защитникам Розанова. Прожекторами военных судов они осветили вокзал, около которого собирались повстанцы. Гарды же находились в полной тьме и, будучи неуязвимыми, стреляли… Весьма возможно, что и японские войска, пользуясь тьмой, тоже принимали участие в перестрелке.

Под утро Гайда поднял белый флаг и сдался на милость Розанова. Рассказывали, что он, будучи привезен в Штаб, плакал и молил о пощаде. За него заступились чешские войска. Это причина того, почему этого авантюриста, вместо того, чтобы повесить, Розанов выпустил на свободу, взяв с него письменное клятвенное обещание, что с первым же пароходом тот навсегда покинет Россию.

Все мы были в восторге от победы Розанова. Нарыв прорвался, думалось мне, теперь настанет успокоение.

Вечером юнкера выехали в Раздольное, а дня через три поздней ночью нас разбудил стук в окно, это был Толюша, приехавший со станции «Океанская». Он рассказал нам следующую интересную историю.

Их поезд с отпускными юнкерами остановили на станции «Океанская», в вагон вошел офицер, прося у юнкеров защиты от взбунтовавшихся частей морской пехоты. По словам офицера, весь командный состав с семьями закрыли в офицерском флигеле и солдаты угрожали им поджогом.

Из присутствующих юнкеров на зов откликнулись только семнадцать человек. Остальные решили проехать до Раздольного и, вызвав охотников, вернуться на подмогу товарищам. Из милиции дали старые винтовки, и горсточка храбрецов двинулась ночью на выручку офицерских семей. К ним по пути примкнула вся «дикая дивизия». Смешно сказать, под этим громким названием оказалось всего-навсего пять воинов. Это не описка, а действительная цифра. С присоединением этой «дивизии» отряд увеличился до двадцати трех человек.

Тихо двигались юнкера в ночной тьме по направлению к казармам. Взойдя на возвышенность, с которой они, освещенные пламенем горящего корпуса, были прекрасно видны, отряд залег в цепь и наблюдал за солдатами, бегавшими по двору и старавшимися при помощи ручных гранат взорвать мост.