Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922

Жили первое время без прислуги. Жена кухарила, мать ей помогала, дочурка успевала прибирать комнаты, а я колол дрова и снабжал квартиру водой из колодца, что раполагался в глубине двора. Только после пятидесяти трех оборотов колеса появлялась первая струя. Да и носить воду со двора приходилось на третий этаж.

Зато качание воды представляло и некоторый интерес. У колодца собирались жильцы, передавая из уст в уста всевозможные новости и полезные указания, где и что можно купить подешевле.

Итак, мы прилично устроились в новой квартире, нашлись знакомые, как по Екатеринбургу, так и по Симбирску. Жить стало веселее.

Я продолжал писать мемуары и, несмотря на неудачную попытку перейти на писание рассказов, все же еще раз решил попробовать свои силы. Я написал рассказ, выхваченный из моей жизни в Симбирске, под заглавием «Свидетельские показания».

Когда я прочел его дочурке, моему строгому критику, рассказ ей понравился. Этот успех подтолкнул меня на дальнейшую работу в том же направлении, и я написал еще два, по-моему, удачных рассказа – «Кругом вода» и «Медаль за спасение погибающих».

Иногда устраивались литературные вечера, на которых я читал отрывки из мемуаров и рассказы. Слушателями были Руднев, Циммерман и знакомый по Симбирску доктор-бактериолог Левашов, проживавший недалеко от нас, в своей земской лаборатории. Этот милый доктор, всецело ушедший в науку, изредка популярно знакомил нас с новыми открытиями в микроскопии.

Бал

Наступили Рождественские праздники – это первый праздник в нашем изгнании. Мы, по обычаю, устроили маленькую елку, полюбоваться которой пришли Рудневы и Петя Зотов, юноша-матрос, знакомый детей еще по Симбирску.

Наташа отправилась ко Всенощной. Дождавшись ее прихода, мы зажгли елку.

Сын отсутствовал. Нельзя сказать, чтобы было радостно. Ярко вспоминалось прошлое. И чем ярче эти воспоминания, тем, казалось, тусклее горели огни на нашей елочке.

Время приближалось к Новому году, когда в юнкерском училище в Раздольном решили устроить бал. Толюша усиленно настаивал на нашем приезде. Мы с женой очень хотели посмотреть, как живут юнкера, и решили поехать на вечер, благо, проезд по железной дороге был недорог.

Выехали дневным поездом с Наташей и барышней Циммерман. Ехали в вагоне третьего класса, в котором оказалось человек двадцать гардемаринов. Среди них нашелся и Ардашев.

Из разговоров гардов между собой я услышал, что фамилия одного из них Горизонтов. По облику, сходному с калмыцким, я догадался, что это сын воспитателя Симбирского корпуса, игравшего с моими детьми на даче в Поливне. Я вспомнил, что мальчика звали тогда Микадо, и именно так обратился к нему.

Юноша подскочил от изумления:

– Как вы сказали? Микадо? Так в детстве меня называли родители и сестренка.

– Да, милый Микадо, и я когда-то звал вас так. Я Аничков… Вспомните-ка нашу дачку, моих лошадок.

– Помню, помню! Полканка и Дорожка.

– А вот, смотрите, сидит моя Наташа. Вы ее знали девочкой лет девяти.

Благодаря этой случайной встрече наши девицы перезнакомились со всеми гардами, и успех танцевального вечера был обеспечен. Среди гардов выделялся ростом и красотой гардемарин Крат, впоследствии вместе с Ардашевым часто приходивший к нам в гости.

В Раздольное приехали часам к пяти вечера. До училища, приблизительно с версту, прошли пешком.

Училище помещалось в большом каменном корпусе. Юнкера, как могли, привели его в порядок. Вставили стекла в окна, украсили залы флагами и елками, понаделали из досок турецкие диваны, покрыв их попонами. На стенках висели картинки юмористического содержания, изображавшие командиров училища.

Было уютно, но смертельно скучно и еще того хуже – голодно. Все гости не ели с утра, а начальство не распорядилось подать ни завтрак, ни обед, ни ужин. Конечно, это объяснялось скудностью средств училища.

Хорошо, что жена предусмотрительно захватила с собой несколько бутербродов.

Многие разошлись по квартирам воспитателей, но среди них у нас не было близких знакомых, за исключением генеральши Томашевской, известной нам еще по Екатеринбургу. Но генеральша разыгрывала роль патронессы, высокомерно взирая на всех нас, и приглашения мы не удостоились.

Вечером я улегся на постель сынишки и вскоре крепко заснул. И здесь мне приснился вещий сон.

Во сне я увидел, что кто-то во время бала прибегает в казармы и с ужасом говорит, что мы окружены большевиками, которые спускаются с гор. Я бегаю по казармам и не могу найти ни жены, ни дочери. В полной уверенности, что они бежали, мы с сыном садимся на какую-то тройку и едем по снежной равнине. Куда мы ни приезжаем, нам говорят, что навстречу идут красные войска. Наконец мы сворачиваем на какую-то дорогу и благополучно достигаем Владивостока. Явственно видна Светланка, но и здесь большевики. Мы с сыном прячемся под сводами какого-то каменного моста, а с обеих сторон начинает сплошной стеной, как в водопадах, литься вода. И мы становимся невидимыми для большевиков.