Эхо

– Для меня то, что он подтвердил изнасилование, даже важнее, чем если бы он сознался в убийстве. Если бы он не изнасиловал Ся Бинцин, то в моих глазах она оставалась бы просто любовницей, которая влезла в чужую семью. А я терпеть не могу любовниц. Хотя мне все равно пришлось бы за нее отомстить. Как следователю мне просто необходимо это сделать, потому что это мой долг; но как женщине мне было бы очень неприятно заступаться за любовницу. Поэтому с самого начала я хотела разобраться, изнасиловал он ее или нет. Теперь, когда он все-таки признался, Ся Бинцин превратилась в дважды пострадавшую, соответственно, у меня появилось гораздо больше мотивации отомстить за нее. Можно сказать, что он уладил мое внутреннее противоречие.

– Я поддержу любое твое решение.

– То есть раз… развод тоже поддержишь?

– Нет, поскольку твои доводы не обоснованы.

С этими словами он вынул из сумки для ноутбука три расписки от Се Цзяньчэна, Хэ Шаохуа и Бао Чаочжу, на каждой из которой внизу стоял отпечаток пальца. Все трое подтверждали, что 20 апреля и 20 мая вместе с Му Дафу собирались в номере отеля, чтобы поиграть в карты. Взглянув на три алых овальчика, Жань Дундун поинтересовалась:

– А как ты объяснишь приезд в город Бай Чжэнь?

В ответ на это Му Дафу протянул ей совместно подписанное письмо от Хун Аньгэ и Бай Чжэнь. В нем они подчеркивали, что Бай Чжэнь является писательницей, которая очень дорожит своей репутацией, поэтому если Жань Дундун продолжит подозревать ее в чем-либо и тем самым портить репутацию, то они сохраняют за собой право подать на нее в суд.

Жань Дундун тут же вспыхнула:

– Получить такие расписки большого труда не стоит, ты мог просто пригласить их в ресторан и подкупить. Не надо водить меня за нос.

– Неужели, собирая доказательства, ты тоже водишь народ в ресторан, чтобы подкупить?

– Это разные вещи. Выражаясь твоим языком литературоведа, доказательства, которые собираем мы, – это высокая словесность, а доказательства, которые собрал ты, – это низкопробная бульварная проза.

28

Хотя и чаепитие, и ужин, и дорога домой прошли у них в перебранке друг с другом, когда они приняли душ и улеглись в постель, то внезапно предались любовным утехам. Их секс напоминал бешеный ураган, они вели себя так, словно то была их последняя близость, от которой следовало урвать свой куш, и каждый в этой схватке выжимал партнера без остатка. Для нее это было не просто физическое удовольствие, но еще и празднование промежуточного результата расследования. Для него же это был не только поворотный пункт в их отношениях, но еще и долгожданное после трех месяцев телесное раскрепощение. Как бы то ни было, каждый получил свою выгоду или, выражаясь по-другому, прибавочную стоимость. Счастье обрушилось нежданно-негаданно, он-то думал, что так же, как и вчера или позавчера, или много вечеров подряд до этого, он потушит свет и заснет, а тут вдруг Жань Дундун возьми его и спроси: мол, как думаешь, если муж уже целую вечность не трахает жену, ты поверишь, что у него нет любовницы? Это была явная провокация, он даже опешил, прошло несколько секунд, прежде чем на ум ему пришел встречный вопрос, однако он ничего не стал говорить, боясь, как бы она его не оттолкнула. А вопрос его звучал бы так: «Если жена уже целую вечность не допускает к себе мужа, неужто ты будешь отрицать, что она чокнутая?»

Когда все закончилось, она спросила:

– Почему в этот раз ты не кричал «кайф»?

«Неужто не кричал? – поймал он себя на мысли. – И правда…» Он даже сам удивился, словно в самый ответственный момент внутри него автоматически сработала система раннего предупреждения. Он не мог ответить на этот вопрос.

– Почему? – не отступала она, словно пытаясь просветить его насквозь.

– А можно я не буду отвечать?

– Нельзя, – настаивала она.

– Если я скажу правду, ты рассердишься, а если совру – то мне самому будет потом будет неудобно.

– Я прощу все что угодно, лишь бы только это была правда, – пообещала она.

Он без конца сглатывал, словно хотел сглотнуть те слова, что вертелись у него на языке. Вместе с тем он словно оценивал, насколько правдивым может быть ее обещание. Он все глотал и глотал, пытаясь потянуть время, и то же время опасался, что она раскроет эту уловку или, чего доброго, уличит в каком-нибудь навязчивом расстройстве.

– Для тебя это прекрасная возможность обнулить все свои ошибки, – подбадривала она, – считай, что все в прошлом.

– Если ты хочешь вывернуть наизнанку даже мои мысли, то в таком случае я останусь перед тобой совсем голый.

– Я сгораю от любопытства, – не отставала она.

Он колебался: «Сказать или не сказать?» Он мучился не меньше, чем Гамлет с его вопросом «быть или не быть?». Она упорно выжидала и, казалось, даже дышать стала тише, время словно остановилось. Он уже жалел, что еще не уснул, усни он сразу, так не попал бы в такую передрягу. Словно прочитав его мысли, она пихнула его локтем, он испуганно пробормотал, что засыпает.