Эхо

– Это обычная уловка подозреваемых – говорить, что они хотят спать, если не хочется отвечать, – сказала она. – Похоже, кто-то отказывается сотрудничать со следствием, так что даю тебе еще десять секунд.

С этими словами она приступила к обратному отсчету:

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один.

И тут, словно услышав сигнал к действию, он как загипнотизированный вдруг решил расколоться. Он признался, что начал кричать «кайф» после того, как прочел рассказ Бай Чжэнь «Одна ночь».

– Кто бы мог подумать, что моя жизнь превратится в искусство подражания, – добавил он.

– Я спрашивала, почему в этот раз ты не кричал, – вцепилась она мертвой хваткой.

– Раньше я кричал, потому что в своих фантазиях представлял другую, а сегодня в голове у меня была только ты.

Он думал, что такой ответ ей польстит, но, уцепившись за первую часть фразы, она тут же спросила:

– И кого же ты представлял?

– Да никого конкретного, как писал Лу Синь, «мой герой – собирательный: говорит, как чжэцзянец, выглядит как пекинец, одевается как шаньсиец»[6].

Мысли его путались, но она со своего курса не сбивалась:

– Наверняка представлял Бай Чжэнь?

Он хотел было сказать «нет», но вопреки намерению ответил:

– Представлял.

Она натянуто усмехнулась, словно наконец-то докопалась до истины:

– Оказывается, духовно ты мне уже давно изменял.

– А ничего, что кроме нее, я еще представлял Одри Хепбёрн и много кого еще, кто абсолютно недосягаем? Даже если бы я захотел тебе изменить, никому из них я бы не понравился, и вообще близость с ними невозможна ни в каком случае. Та же Одри умерла двадцатого января тысяча девятьсот девяносто третьего года, так что как ее ни представляй, она не воскреснет и разборок с тобой не устроит. Если бы каждый был так же откровенен, как я, то психологи давно бы уже признали, что такие фантазии совершенно нормальны. Не верю, что сама ты тоже не представляешь никого другого на моем месте.

– Не представляю, – машинально ответила она, но при этом солгала.

Разумеется, в ее голове тоже появлялись образы каких-нибудь интересных мужчин, к примеру, только что совершенно неуместно в воображении промелькнул Хун Аньгэ, однако ей не хотелось, чтобы об этом узнал Му Дафу, который мог бы напридумывать невесть что. Ведь он далеко не дурак, изучение литературы – это не что иное, как изучение человеческой природы.

– Ты лжешь, – сказал он.

– Женщины отличаются от мужчин, – попыталась увернуться она и сменила тему: – Ты меня любишь?

– Люблю.

Похоже, это был единственно верный ответ, который избавлял от разборок. Он был готов во всем ей потакать.

– А как именно ты меня любишь? – допытывалась она.

– Как во «Сне в красном тереме» Цзя Баоюй любил Линь Дайюй: прежде чем дать лекарство – сперва пробую сам, если попадается что-то интересное или вкусное – сразу думаю о тебе, если ты сердишься – я лишь заискивающе умиляюсь. Если говоришь, что у меня есть любовница, – соглашаюсь, если считаешь, что обманываю тебя, – опять-таки соглашаюсь, что бы ты ни говорила, всегда иду у тебя на поводу. Хорошо еще, что ты не просишь меня умереть, а то пришлось бы, как Георгу из рассказа Кафки «Приговор», броситься по приказу отца в реку.

– Хочешь сказать, что веришь в любовь Цзя Баоюя? Да он же переспал со своей служанкой Сижэнь и еще с несколькими другими! И если мне не врет память, он также забавлялся со своим сверстником Цинь Чжуном, – чуть ли не вскрикнула она.

– Но это нисколько не отрицает его любви к Линь Дайюй. Может статься, он любил ее именно через любовь к другим. Похожая ситуация описана в романе «Любовь во время чумы», в котором Флорентино заводил сотни романов ради любви к Фермине.

– Извращенец. Мне бы точно не хотелось, чтобы ты пользовался такими же методами.

– Любовь – странная штука, лично я люблю тебя лишь одной любовью, той самой, какой Джек из «Титаника» любил Розу. Если бы посреди океана у нас остался один на двоих кусок деревянной обшивки, я бы отдал его тебе.

– Звучит красиво, жаль только, что это нельзя проверить. Можешь привести пример подостовернее?

– Хорошо, тогда я люблю тебя так же, как твой отец любит твою мать. Им уже скоро по семьдесят, а они ходят за покупками, по-прежнему держась за руки.

– Ничего романтичного, и не любовь это вовсе. Неужели ты не замечаешь? Отец всегда презирал мать, они то и дело ссорятся, когда не на людях. Мне даже кажется, что у отца шуры-муры с соседкой. А то, что ходят он, держась за руки, так это старость, отец использует мать вместо костыля.