Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика

Игнорирование мнения губернатора Архангелогородской губ. Е. А. Головцына, решившегося на противоречащие правительственной линии высказывания, по всей видимости, объясняется тем, что эта линия к 1768 г. не только возобладала, но и достаточно прочно укоренилась в сознании правящей элиты, воспринималась ею уже в качестве общего руководства к действию, не допускавшего иных толкований и разночтений.

Сам по себе нерядовой и смелый поступок Е. А. Головцына менее всего можно объяснить карьерными побуждениями и стремлением заручиться поддержкой всесильных вельмож масштаба П. И. Шувалова. Последнего уже несколько лет не было в живых к моменту «инициатив» губернатора (он скончался 4 января 1762 г.), наследникам покойного достался громадный казенный долг, в основном по гороблагодатским металлургическим заводам. Поэтому даже напоминание о существовании за Шуваловым некогда вполне успешного, но скромного по доходам сального промысла, а тем более откровенное одобрение организации всего дела при покойном генерал-фельдмаршале, выглядели по крайней мере неосторожно. Очевидно, присущие Головцыну искренность, честность и преданность государственным интересам не позволили ему безучастно промолчать или представить себя сторонником возобладавшего течения полной экономической свободы. Не оглядываясь по сторонам, он заявил о наличии собственной позиции в соответствии с внутренними убеждениями, и вдобавок не раз пытался отстаивать интересы рядового промыслового крестьянства как наиболее слабого и незащищенного социального слоя перед явно усиливавшимся напором крупного частного капитала.

Вместе с тем поступок Головцына вряд ли мог состояться в атмосфере, исключавшей проявления самостоятельного мышления со стороны представителей правящей бюрократии разного уровня. И губернатор, судя по всему, знал не понаслышке о заинтересованности Екатерины II в откровенных и объективных суждениях о положении дел на местах со стороны глав губернских администраций. Ему приходилось наездами бывать при дворе в столицах и самому составить представление о сложившейся там атмосфере. Так, в самом начале своего доклада императрице он напоминал о полученном «…в. и. в. имянном данном мне в бытность в Москве изустном повелении о архангелогородском сальном промысле»[143]. И очевидно его стремление быть услышанным и правильно понятым несмотря на откровенно продемонстрированные им существенные расхождения с новой правительственной линией.

В занятой Е. А. Головцыном позиции трудно усмотреть даже намек на фрондерство или проявление некоторых оппозиционных настроений. Напротив, она скорее всего свидетельствует о наличии спокойного, беспристрастного рабочего диалога губернатора с императрицей и ее окружением по довольно частному, но имеющему принципиальное значение вопросу. Более же чем прохладное отношение к его предложениям в высших правительственных сферах объясняется несколькими факторам. Во-первых, идея неограниченной экономической свободы стала там явно доминировать, причем не только в абстрактном выражении, но и перейдя в сугубо практическую плоскость спустя непродолжительное время после указа от 31 июля 1762 г. Во-вторых, эта идея, вытеснив другие представления, в 1768 г. еще не допускала тесного соседства частной и государственной форм участия капитала. В-третьих, явное предпочтение отдавалось крупному частному капиталу в ущерб интересам мелких производителей, защита которых со стороны архангелогородского губернатора была полностью проигнорирована.

Таковы лишь некоторые ближайшие и достаточно показательные последствия принятия июльского указа 1762 г. Однако к его содержанию необходимо вернуться еще раз. В отличие от своего мартовского указа-предшественника данный указ примечателен стремлением выработать более четкое отношение к вопросу о целесообразности сохранения за казной отдельных сегментов экономики, сообразуясь с объявленной экономической свободой. Так называемый «китайский караван», формировавшийся каждые три года на казенные средства в соответствии с русско-китайским торговым трактатом 1728 г. для ведения взаимной торговли, изымался из государственного ведения и передавался всем желающим участвовать в этом предприятии без каких-либо ограничений. Под таковыми имелись в виду прежде всего купеческие люди, которым надлежало самим выбрать директора китайской торговой экспедиции. Более того, снимались ограничения на отпуск за границу всех видов «мягкой рухляди», или пушнины, установленные указами 1731, 1734, 1739 и 1752 гг.