При рассмотрении нами работы Норта и Вайнгаста [Northon, Weingast, 1989] возникает фундаментальная проблема: почему институты вообще обеспечивают наличие обязательств? В нашей модели это происходит потому, что де-юре политические институты определяют, кто может предпринимать какие действия, и когда. Например, в демократии, политические меры определяются голосованием большинства, что означает: граждане могут получить то, что хотят, если у элит нет власти де-факто для того, чтобы бросить вызов гражданам. Когда создается демократия, граждане понимают, что институты дадут им политическую власть де-юре, которая служит в качестве обязательства следовать мерам, более направленным в пользу большинства, даже если в будущем у них не будет власти де-факто.
Более того, есть естественные причины того, что смещение однажды созданной демократии потребует значительных затрат. Это так очевидно, потому что группы инвестируют в те или иные комплексы институтов [Brainard, Verdier, 1997; Coate, Morris, 1999; Acemoglu, Robinson, 2001]. Подтверждением может служить тот факт, что только после второго Акта о реформе в 1867 г. в Великобритании Консервативная и Либеральная партии начали организовываться как массовые партии и создавать институты, необходимые для того, чтобы конкурировать в качестве организаций общенационального масштаба. Они создали консервативные и либеральные клубы и охватывающие всю страну сети организаторов, необходимых для мобилизации нового массового электората. Все это —
специфические инвестиции, выигрыш от которых был бы уничтожен в случае прекращения функционирования демократии. Демократия сохраняется благодаря тому, что дает людям большие стимулы сражаться за нее ex post. Более того, создание этих организаций, специфичных для демократии, облегчает решение проблемы коллективных действий, когда они созданы. Таковы фундаментальные причины того, почему демократию после ее создания трудно (хотя и не невозможно) отменить и почему она как комплекс политических институтов имеет «обязывающую силу».
4.3. Политическая власть
До сих пор в обсуждении мы отмечали, что политическая власть имеет разные аспекты. Очевидно, что политические институты наделяют политической властью тех, кто контролирует пост президента или законодательный орган. Например, конституция Соединенных Штатов локализует полномочия по предложению и принятию законов так, что дает группам, достигшим успеха на выборах, власть определять характер политических мер в свою пользу. Однако ясно, что политическая власть есть нечто большее. Рассмотрим случай Венесуэлы. Уго Чавес был избран президентом подавляющим большинством голосов в 1998 г., и в 1999 г. смог плотно контролировать процесс переписывания конституции, существенно увеличивший его полномочия. Таким образом, Чавес обладает большой политической властью де-юре. Однако другие группы, не контролирующие пост президента и не имеющие какого-либо влияния на процесс пересмотра конституции, также обладают существенной политической властью де-факто. Силы, находящиеся в оппозиции к тем мерам, которым отдает предпочтение Чавес (например, менеджеры государственной нефтяной компании) могут организовывать забастовки, ставящие экономику страны на колени — как они это делали в течение двух месяцев после декабря 2002 г. Политические оппоненты также могут организовывать уличные демонстрации с требованиями перемен в политике режима, даже если у них нет политической власти де-юре для того, чтобы влиять на нее. Такие экономические решения и коллективные действия дорогостоящи для режима.
Тем не менее такая способность бросать вызов режимам является, по своей природе, преходящей. Хотя бастующие нефтяники дорого обходятся экономике и вредят режиму, они одновременно вредят и себе, и своим семьям. Забастовки с необходимостью должны быть временными. Более того, забастовки трудно организовывать и проводить, и их сила зависит от иных факторов, меняющихся со временем, таких, как мировые цены на нефть. Сила нефтяников в Венесуэле также зависит
от геополитических факторов и того факта, что Соединенные Штаты импортируют 15% нефти из Венесуэлы. Это побуждает американскую администрацию вмешиваться в политику Венесуэлы, для того чтобы поставки нефти не прекращались. Однако тип этого вмешательства зависит от характеристик американской администрации, которые меняются со временем, также делая власть де-факто преходящей.