Экономические истоки диктатуры и демократии (Экономическая теория). 2015

В 1930-х и 1940-х годах возникла ситуация, характеризовавшаяся высокой поляризацией, когда городские трудящиеся классы, доминировавшие в демократической политике, стремились к перераспределению доходов в свою пользу. Такая ситуация была нетерпимой для сельских элит и все более для военных, которые стали занимать яростно антипе-ронистскую позицию. При данной структуре экономики издержки переворотов были терпимыми и их перевешивали потенциальные выгоды для элит при недемократическом режиме, особенно учитывая угрозу радикальной редистрибутивной и популистской политики в демократии. Хотя все стороны пытались структурировать институты в свою пользу — например, в 1912 г. и затем в конце 1950-х, когда военные организовали введение пропорционального представительства в надежде на то, что оно приведет к фрагментации Перонистской партии, — ни одна из этих мер не смогла сделать демократию более приемлемой для элит.

Консолидирована ли сейчас демократия в Аргентине? Проведенный нами анализ дает некоторые основания для надежды. Существенный рост глобализации, в частности, рост мобильности капитала, принесенной финансовой интеграцией с середины 1970-х годов, предполагает, что демократия в наши дни, возможно, в гораздо меньшей степени является угрозой интересам элит, чем это было исторически. Что может быть еще важнее, Аргентина является высокообразованным обществом, и рост ценности человеческого капитала создал сильный средний класс, который может быть главным буфером в конфликте между богатыми и бедными. Вследствие этого демократия была стабильной в 1990-е годы, несмотря на значительный рост неравенства. Что говорит о том, что фундаментальное политическое равновесие изменилось — экономическая база левых и организованного труда в Аргентине значительно слабее, чем была раньше. Это объясняет радикальный сдвиг в экономической и социальной политике Перонистской партии в 1990-е годы. Парадоксальным образом этот сдвиг может быть благоприятным для бедных слоев общества, поскольку при данном политическом сдвиге демократия в Аргентине может наконец консолидироваться.

1.3. Сингапур

Почему не демократизировался Сингапур? Проведенный нами анализ предполагает довольно простой ответ. Сингапур — очень эгалитарное общество. В нем отсутствуют традиционные богатые землевладельческие элиты, и экономика полагается на иностранный капитал и бизнес. Поэтому, как представляется, большинство народа относительно довольны статус-кво, по крайней мере они не настолько несчастны, чтобы хотеть участвовать в серьезных и потенциально дорогостоящих коллективных действиях во имя значительных перемен в политических институтах. Они мало что могут получить по сравнению с тем, что уже имеют.

В то время нынешним элитам ПНД таким же образом есть мало, что терять, кроме власти. ПНД состоит в основном из успешных представителей среднего класса и остается относительно открытой в том смысле, что она пытается привлекать талантливых людей и потенциальных опо-нентов. Хотя она, несомненно, связана с богатыми элитами, существующими в Сингапуре, вряд ли кто-либо столкнется с экспроприацией своих активов или богатства. Хотя политические элиты, вероятно, потеряют свои существенные ренты от обладания властными позициями в случае существенных перемен, этого вряд ли будет достаточно для того, чтобы оправдать долгий период репрессий для сохранения их привилегированного положения. Поэтому наш анализ также подводит к выводу, что Сингапур должен в конце концов стать консолидированной демократией. В некоторый момент возникнет давление со стороны некоего сегмента населения в пользу более представительных политических институтов, а элиты и ПНД не посчитают выгодным применять репрессии для предотвращения демократии.

1.4. Южная Африка

Почему демократизация настолько задержалась в Южной Африке, и что вызвало ее приход? Трудно представить историческую ситуацию более далекую от сингапурской. Белым элитам Южной Африки было много чего терять от демократии, которая, как это было обусловлено исторически, несомненно привела бы к масштабным требованиям земельной реформы, перераспределения богатств и значительной перестройки экономических институтов, ранее выгодных богатым белым элитам.

Южноафриканское государство было основано как поселенческая колония, во многом сходная с Северной Америкой или Австралией. Однако в отличие от Соединенных Штатов коренные народы не вымерли от занесенных болезней. Это привело к ситуации, когда коренные африканцы стали рабочей силой, которую богатые белые элиты могли дешево использовать и контролировать методами принуждения [Lundahl, 1992]. В этой обстановке белые не только не делали уступок африканцам, но даже создали философию (а именно апартеид) для оправдания неравного распределения ресурсов в обществе. Репрессии были относительно дешевы и осуществимы в Южной Африке, поскольку оправдывались философией апартеида и были нацелены на легко идентифицируемую расовую группу.