Читаем Экономика чувств. Русская литература эпохи Николая I (Политическая экономия и литература) полностью

Если «Скупой» Крылова весело зубоскалит, сравнивая русские и европейские культурные формы, Пушкин превращает скупца в фигуру сравнения как такового. Полное название пушкинской пьесы – «Скупой рыцарь. Сцены из ченстоновой трагикомедии The Covetous Knight» — выводит на первый план идею заимствования европейских типов [Пушкин 1948а: 99]. Но поскольку английский писатель У Шенстон (1714–1763) не создал ничего похожего на «Скупого рыцаря», пушкинский подзаголовок в целом считается мистификацией [Томашевский 1978:510–511]. В действительности же повествование, структура и персонажи пьесы имеют европейские источники: это в том числе «Скупой» Мольера, «Венецианский купец» Шекспира (ок. 1598) и басни о скупцах. Скрывая под масками истинные источники и изобретая новые, Пушкин превращает накопление иностранных типов в содержание произведения.

В самом деле, передача русского слова скупой английским covetous, то есть жаждущий, алчный’ и даже ‘любостяжательный’, проблематизирует предложенный перевод. Более точным на английский будет прилагательное miserly. Это четче отражало бы традицию типа скупца, на которой основывает свое произведение Пушкин. Miserly, кроме того, точнее передает мотив денег, чем covetous, и отражает двойной смысл слова скупой: не только склонный к приобретательству (‘жадный’), но также и склонный удерживать приобретенное (‘скаредный’, ‘прижимистый’). Указанные смысловые оттенки русского слова скупость чрезвычайно важны для интерпретации пьесы. Например, издание 1822 года «Словаря Академии Российской» определяет скупость как «излишнюю бережливость», а ныне устаревшую грамматическую форму «скупый» как «имеющий предосудительную привязанность к скопленному богатству; противупоставляется чивому, тороватому» [Словарь Академии Российской 1822: 201]. Тот же словарь определяет скупца как «того, кто из любостяжания необходимо нужных издержек сделать не хочет» [Словарь Академии Российской 1822: 200][114]. Стремление сохранять деньги существенно для пушкинского портрета скупого барона, который ценит деньги только в форме накопления их. Центральную повествовательную коллизию между ним и его амбициозным сыном Альбером создает не желание барона иметь больше денег, но скорее его отказ отдать деньги сыну, чтобы тот их тратил. Утверждение Пушкина, что его пьеса основана на «The Covetous Knight», одновременно и утверждает, и подрывает претензию на эквивалентность[115].

В какой-то момент Пушкин подумывал о том, чтобы взять для пьесы эпиграф, устанавливающий еще одну усложненную смысловую связь. Это был отрывок из стихотворения Г. Р. Державина «К Скопихину» (1805)[116]. Стихотворение Державина является адаптацией гражданской оды Горация «К Криспу Саллюстию» («Nullus argento color est avaris abdito terris», 23 год до н. э.), а также оно включает в себя оригинальные тематические характеристики басен о скупцах [Гораций 1970: 95]. Стихотворение восхваляет Н. П. Шереметева и некоторых других богатых россиян за то, что они отдали свои деньги на нужды благотворительности, и порицает некое лицо, названное Скопихиным, за то, что тот свои деньги копил. Сама фамилия Скопихин, производная от «скопить», сближает этого персонажа с типом скупца. Державин еще прочнее помещает Скопихина в типическую традицию, убеждая не походить на скупых зверей – персонажей басен:

Престань и ты жить в погребах,Как крот в ущельях подземельных,И на чугунных там цепяхСтеречь, при блеске искр елейных,Висящи бочки серебраИль лаять псом вокруг двора

[Державин 1957: 291].


После опубликования «К Скопихину» Державин объяснял, что, создавая этот персонаж, имел в виду своего современника по фамилии Собакин [Державин 1957:436]. Достаточно любопытно, что фамилия возможного прототипа также имеет привязку к скупости: оно напоминает о жадном псе из «Собаки, сокровища и коршуна» Федра, на которую намекает Державин в последней строке. Это не единственная аллюзия на античные образы скупости, Державин следует примерам Сумарокова и Майкова и акцентирует внимание на других олицетворениях скупца: собака упоминается после описания крота, который напоминает о различных подземных созданиях, населяющих пространство басен о скупцах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги