Экспериментальный фильм

– Истерическая слепота, – произнес бестелесный голос доктора Харрисона, и я, плывущая в беспредельном красном мареве, брошенная всеми, вцепилась в этот голос, как в спасательный круг. – Начало, как и всегда у вас, внезапное. Принимая во внимание потерю памяти, возможно, имел место судорожный приступ. Фрейд называл расстройства подобного типа конверсионными – видимые неврологические симптомы, соматическую причину которых не удается выявить. Иными словами, психический стресс преобразуется в физические неполадки.

– Так, значит, причина у меня в голове?

– В какой-то степени да. Мозг, реагируя на стресс, отключает какую-либо функцию организма или ухудшает ее работу, тем самым облегчая чувство тревоги, которое испытывает пациент.

– Откровенно говоря, я не чувствую особого облегчения.

– Разумеется, нет. Вы и не должны его чувствовать.

Доктор Харрисон явно не собирался проливать надо мной слезы. Слава Богу за то, что он послал мне именно такого врача. Слава Богу, что этот человек не позволял мне жалеть себя. Его сарказм оказался тем спасительным дном, от которого я смогла оттолкнуться. Не имей я такой возможности, было бы еще хуже.

Доктор сообщил, что мне снова сделали МРТ, провели все те исследования, что и в прошлый раз, плюс те, которые в прошлый раз были сочтены излишними. В результате выяснилось, что я вполне здорова, никаких заболеваний – за исключением того, что я ни фига не вижу, – у меня не наблюдается. Слушая его, я думала о бедном Дереке Джармене и его последнем фильме «Синева». Мне отчаянно хотелось увидеть свой собственный цвет, любой цвет, кроме красного и черного.

Слепой кинорежиссер – это глупая шутка, верно? Ирония судьбы. А слепой кинокритик – шутка еще более дурацкая…

– Какой прогноз? Лечение? – спросила я. Харрисон не спешил с ответом, вероятно, обдумывая, как его лучше сформулировать. – Или… неужели я навсегда?..

– О, нам не дано знать всего, – ответил он, не дав мне договорить. – Не забывайте, я всего лишь врач, а не оракул. Что касается лечения, тут все ясно: физиотерапия, трудотерапия, которая поможет вам приобрести навыки, необходимые в повседневной жизни. Лечение сопутствующей депрессии, если она имеется, а насколько я могу судить, у вас она имеется. Согласны? – Я кивнула. В горле вспух ком, бесполезные глаза горели. – Что касается прогнозов…

– Доктор, прошу, говорите откровенно!

– Принято считать, что у госпитализированных пациентов большая часть симптомов конверсионного расстройства исчезает в течение двух недель. Это, согласитесь, внушает оптимизм. Примерно у двадцати – двадцати пяти процентов больных в течение года происходит рецидив, иногда рецидивы происходят и в течение более длительного срока. Но, как вы понимаете, статистика и прогнозирование – это далеко не одно и то же, особенно в медицине. Тем не менее у вас есть все основания рассчитывать на благоприятный исход – острое начало, несомненный предшествующий стресс и незамедлительно начатое лечение. Кстати, если вы не против, к лечению мы можем приступить уже сегодня.

– Конечно, не против. Почему бы не приступить к нему прямо сейчас?

– Видите ли… К сожалению, в холле ждут люди, которые хотели бы с вами поговорить. Из полиции.

– Что?

– Боюсь, вам придется ответить на их вопросы. Кстати, вы должны будете остаться здесь, в больнице, пока они не разберутся с тем, что называют «местом преступления».

– Какого еще преступления? – Доктор вновь погрузился в молчание, словно не понимая, насколько мучительна для человека в моем положении каждая секунда неизвестности. – Скажите мне, что произошло, пока я валялась без сознания?

Ответом мне по-прежнему была тишина.

– Я полагаю, они расскажут вам об этом сами, – наконец произнес доктор.

– Что вы хотели от мистера Сидло, мисс Кернс?

Голос старшего детектива, Сьюзен Кореа, был низким и деловым. Судя по выговору, уроженка Онтарио. Держалась она строго, но вежливо, хотя ее вопрос содержал некий скрытый вызов. Мы обменялись рукопожатиями, и ее крепкая гладкая рука позволила предположить, что ей где-то от тридцати до сорока лет. Вот и все, что я о ней знала.

– Всего лишь взять у него интервью, – поспешно ответила я. Если это утверждение не было полной правдой, то и откровенной ложью его тоже нельзя было счесть. – Для проекта, над которым мы с Сафи – мисс Хьюсен – работаем по гранту Национального киноархива.

– Я полагаю, вы получили этот грант до по-жара.

– Разумеется. Куратор нашего проекта погиб во время пожара, и это означало, что работа на какое-то время замедлится. Но Сафи уже нашла мистера Сидло, и мы решили взять у него интервью, не откладывая в долгий ящик. Когда речь идет о человеке столь преклонного возраста, лучше не терять времени.

– Понятно. И все же, признаю, меня несколько удивляет, что вы занимаетесь своим проектом в то время, когда ваш сын находится в больнице.

Я ощутила, как лицо мое заливает краска.

– Рядом с ним две бабушки и дедушка. К тому же у всех есть телефоны. Я знала, если в его состоянии что-то изменится, мне немедленно сообщат.

– И что-нибудь изменилось?