Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

В августе 1847 г. ОПК обратилась к султанам-правителям Зауральской Орды с просьбой подготовить собственное собрание норм казахского обычного права. Это поручение было выполнено в июле 1848 г. только султаном-правителем Восточной части Ахметом Джантюриным[230]. Этот казахский чиновник владел русским языком, приобрел навыки коммерции, хорошо разбирался в российском делопроизводстве[231]. Сравнив сборник Л. д’Андре с записью адата А. Джантюрина, руководство ОПК пришло к выводу, что они при незначительных расхождениях очень близки по содержанию[232]. Однако ни один из них не был признан подходящим для кодификации материалов. Чтобы решить эту проблему, ОПК предполагала вновь довериться Л. д’Андре и отправить его в Казахскую степь. В 1847 и 1848 гг. он предпринял некоторые усилия по исправлению своих прежних материалов, выезжал в Зауральскую Орду и встречался с султанами-правителями А. Джантюриным и М. Тяукиным[233], однако выполнить это поручение не успел и в 1848 г. умер от холеры[234].

Работа над ошибками: программы для составления сборников обычного права из Омска и Оренбурга

Одна из трудностей, с которой столкнулись чиновники ОПК, заключалась в отсутствии специальной программы или подробного руководства по сбору информации о казахском обычном праве. Поручик Аитов, губернский секретарь Беглов, попечитель прилинейных казахов Кастырин, Л. д’Андре и другие опирались на собственные представления о подобного рода деятельности и на инструкцию председателя ОПК М. В. Ладыженского. Фрагментарность и бюрократическая ограниченность предписаний высокопоставленного чиновника из Оренбурга привели к тому, что лица, командированные в Казахскую степь, подготовили весьма разнородный и противоречивый материал. Сложившиеся обстоятельства требовали подготовки специальной программы для казахов оренбургского ведомства. Она была составлена 26 октября 1846 г. чиновником для особых поручений А. Г. Шершеневичем[235]. Чем эта программа отличалась от других, например от той, которую использовала имперская администрация для кодификации адата у казахов сибирского ведомства? Очевидно, что в Оренбурге на этот счет существовали разные мнения. Одни чиновники, такие как В. В. Григорьев, настаивали на необходимости использовать опыт М. М. Сперанского и его коллег[236], и это несмотря на то, что деятельность по подготовке правовых кодексов для народов Сибири не увенчалась успехом. Другие, в особенности М. В. Ладыженский, выступали за создание собственного оренбургского проекта кодификации казахского обычного права[237]. Было ли это противостояние обычной бюрократической интригой, или же подходы к интерпретации адата имели принципиальное значение как на региональном, так и на управленческом уровне? Для того чтобы с этим разобраться, мы попытаемся сравнить омскую и оренбургскую программы.