Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Одна из ключевых проблем, которую должны были решить чиновники ОПК, — это отношение адата к шариату. Сборник И. Я. Осмоловского вслед за текстом Л. д’Андре демонстрировал, что не существовало какого-либо единообразия в понимании адата и шариата и тем более подхода к тому, как можно их разделить или соотнести. Как известно, материалы Л. д’Андре были восприняты очень противоречиво, то есть чиновники видели в итогах этой работы нечто большее и одновременно с этим нечто меньшее, чем сам автор. Одна из причин такой оценки заключалась в том, что многие нормы шариата составитель сборника представил в качестве положений казахского обычного права. Такой взгляд был следствием не осознанного подхода к проблеме, а скорее отсутствия необходимой подготовки и опыта в изучении юридических практик казахов, поэтому определение адата получило абстрактный характер и, по существу, оказалось ближе к имперской манере противопоставлять обычай закону. С этой точки зрения адат для д’Андре — это «обычаи, не имеющие вовсе источников своего основания», которые всегда оказываются в менее выигрышном положении, чем кодифицированное право, каковым является шариат. Очевидно, чтобы подчеркнуть такие различия, составитель сборника снабдил свой текст многочисленными выдержками из Корана[389]. Однако эти вставки только усилили, а не устранили сомнения в отношении того, что сборник может быть полезен для кодификации[390]. Читая сборник И. Я. Осмоловского, мы обнаруживаем ряд интересных особенностей, которые не встречаются в материалах казахского обычного права, подготовленных другими чиновниками оренбургского ведомства. Сформировав свои представления о местной правовой культуре в том числе и благодаря наблюдению за юридическими практиками казахов в разных регионах степи, Осмоловский описал новые черты адата, смешавшиеся с теми, которые существовали ранее. В этом смысле он отделил современное состояние адата от его длинной патриархальной традиции, определявшей специфику обычного права в контексте понятий «исконно киргизские обычаи», «древний обычай» и т. п. Какие положения сборника и служебные документы говорят нам, что Осмоловский не сомневался в существовании «нового адата»?[391] Если Н. И. Гродеков большое внимание уделил таким нововведениям, как использование письменных актов, замена счета на скот счетом на деньги, заочное решение суда биев и др.[392], то Осмоловский, кроме изменений, носивших формально-бюрократический характер, добавил ряд понятий и практик, которые, как он считал, были связаны с особенностями, создавшими условия для распространения шариата. Одно из таких условий — постоянные контакты казахов с хивинцами и бухарцами[393]. Благодаря этим контактам, заключал Осмоловский, у казахов получили распространение персидские термины танкефил[394] и заркефил[395] — понятия, характеризующие особенности поручительства в шариате[396].

Другой контекст, очерченный составителем сборника, — это не столько трансформация адата под влиянием разных факторов, сколько фокус на разнообразии проявлений самого шариата. Так, в отношении правил наследования И. Я. Осмоловский обратил внимание на то, что до отмены ханской власти у казахов оренбургского ведомства (1824) существовало условие, согласно которому, если нет наследников до шестого колена, имущество умершего переходит к хану. Этому правилу следовали не все казахи. В Букеевской Орде, где ханская власть сохранялась до 1845 г., использовали другое положение шариата — когда имущество умершего переходит не к хану, т. е. в государственную казну (байт ал-мал), а к друзьям покойного[397]. Очевидно, что такое утверждение требует уточнений, так как правило о переходе имущества к хану или правителю как норма шариата было широко распространено среди оседлого населения центральноазиатских ханств, а практика наследования друзьями умершего нам неизвестна[398]. В любом случае, допущение, что казахская правовая культура состоит из разных источников, включающих изменения как в адате, так и в шариате, указывало на необходимость выработки нового подхода к изучению обычного права[399].