Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Понять содержание сборника Осмоловского мы можем не только через артикуляцию термина «новый адат» или выявление его структурных особенностей. Очевидно и то, что местную правовую культуру не всегда легко проанализировать в рамках внешних и внутренних изменений. Более важно осознать другую перспективу — насколько объективно или субъективно смысл «нового адата» отражал общественные отношения в колониальном контексте. Не случайно поэтому замечание самих колониальных чиновников, в данном случае адъютанта западно-сибирского генерал-губернатора Г. Х. Гасфорда, казахского этнографа Ч. Ч. Валиханова, который считал, что адат, зафиксированный по русскому заказу, не всегда отражает реальные юридические практики, а может быть следствием манипуляции[400]. Отсюда стремление этого казахского деятеля защитить адат путем его архаизации[401] и упоминание о том, что его исламская составляющая также связана с колониальным воздействием[402]. В отличие от Ч. Ч. Валиханова, И. Я. Осмоловский попытался выйти за рамки примордиалистского понимания адата. Вопрос генезиса местного права его интересовал в меньшей степени. Гибридность адата и его современные вариации занимали более важное место в сборнике. Поэтому И. Я. Осмоловский стремился отказаться от таких эссенциалистских категорий, как традиция или менталитет, которые ставят знак равенства между всеми казахами вне зависимости от их рода и территории проживания. Этот подход реализовывался благодаря плотности описания[403]. Эта плотность сводится к значительной детализации, сравнительному анализу и характеристике контекста. Возьмем, например, раздел сборника об опеке. Осмоловский обратил внимание, что не везде в Казахской степи опека основывалась на правилах шариата. И только среди казахов Восточной части Зауральской Орды, где была больше распространена мусульманская грамотность, в правилах опеки отражено воздействие мусульманского права. Объясняется это следующим образом: «Хотя у киргизов нет названий ни вали (араб. „искренний друг“, „опекун“. — П. Ш., П. С.), ни васи (араб. васый — „завещатель“, „опекун“, „попечитель“. — П. Ш., П. С.), ни назира (араб. „наблюдатель“, „надсмотрщик“. — П. Ш., П. С.), однако ж старший ближайший родственник обыкновенно имеет наблюдение за воспитанием малолетнего и надзора за его имуществом. У киргизов нет обычая принимать под надзор имущество малолетних при свидетелях на том основании, что, во-первых, никто не решится обидеть своего родственника; тем более, что в Алькоране говорится, что Бог (Аллах) не простит никогда тому, который воспользуется хоть самой ничтожной вещью из достояния малолетних; во-вторых, имущество малолетних известно не только всем его родственникам, но даже одноотделенцам и однородцам, следовательно, воспользоваться имуществом малолетнего тайно — нет никакой возможности, а явно — не допустят родственники, ни одноотделенцы, потому что, как выше сказано, имущество малолетнего считается священным»[404].

Читая текст, подготовленный И. Я. Осмоловским, мы также понимаем, что разделение между адатом и шариатом не было для него принципиальной задачей, в противном случае пришлось бы сделать содержание сборника менее разнообразным. Поэтому указание на то, что нормы адата и шариата могут дополнять друг друга и восприниматься местным населением как неразделимый элемент правовой культуры, было серьезным вызовом для высшей имперской бюрократии Оренбурга. В этом отношении Осмоловский не удивлялся тому, что казахи для осуществления процедуры примирения использовали не только распространенный у них салават, но и принятую в шариате мировую сделку — сулх[405]. В то же время отсутствие ряда норм мусульманского права не обязательно говорит о желании местного населения исключить их из своей правовой культуры. Скорее нужно говорить о специфике условий, не создавших благоприятной возможности для распространения тех или иных норм права. По этому поводу в разделе о наследстве Осмоловский пишет, что причину неотделения от семьи родителей усыновленных сыновей следует искать только в характере патриархально-родовых отношений казахов, которые не позволили распространиться практике, принятой в шариате[406].