Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Когда существование какого-то человека оказывает решающее влияние на интересы, честь и будущность великой нации, когда все умы нацелены на то, чтобы предугадать взлет или падение чьей-то высокой судьбы, и строят предположения и расчеты в отношении тех последствий, какие взлет или падение этой высокой судьбы повлекут за собой на ее пути к вершине или к бездне, друзья и враги оказываются в этот момент друг против друга, высчитывая шансы, которые им внушает их злобная ненависть или верная любовь к человеку, идущему вверх, но могущему в любую минуту упасть.

Наступает время предзнаменований, предчувствий и предсказаний.

Сновидения сами по себе обладают таинственной властью, и каждый готов устремиться в неведомую страну будущего вслед за одним из тех невесомых и призрачных провожатых, которые ускользают из царства ночи через роговые ворота или ворота из слоновой кости.

И тогда одни, то ли от природной робости, то ли от пристрастия видеть все в дурном свете, по каждому поводу бьют тревогу и оглушают вас нелепыми предсказаниями воображаемых опасностей; другие, напротив, смотрят на все со своей точки зрения, у них впереди все легко и радужно, и они подталкивают впавшего в ослепление Цезаря или Бонапарта к его желанной цели, не тревожась об опасностях, которые невозможно предвидеть, тогда как третья партия, партия проигравших, которую попирает, уничтожая ее, человек, поднявшийся благодаря собственному гению, случаю и Провидению, изливает свою бессильную ярость в зловещих обетах и грозных воззваниях, исполненных кровавых зароков.

И тогда, в разгар тревог этого окаянного времени, и даже из лона самих этих тревог, порой появляются на свет преступные замыслы: умы ограниченные и мрачные тешатся ими; налицо роковая ситуация, из которой, кажется, есть только один выход — смерть того, кто ее создал.

Именно в такой ситуации оказался Цезарь, пожелавший стать царем, Генрих IV, решивший учинить суд над Марией Медичи и Кончино Кончини, и Бонапарт, после 18 брюмера колебавшийся, кем ему стать — Августом или Вашингтоном.

И тогда кажется, что за голову этого человека, отмеченную роковым знаком, назначено вознаграждение, что она должна быть принесена в жертву общественному спокойствию и что есть кому взять в руки кинжал Брута или нож Равальяка, дабы в итоге опрокинуть все препятствия, какие встают на пути его устремлений, его убеждений или его надежд.

И в самом деле, весь первый год Консулата стал лишь чередой убийственных козней против первого консула. Враги 13 вандемьера, враги 18 фрюктидора, враги 18 брюмера, роялисты, республиканцы, Соратники Иегу, вандейцы и шуаны днем и ночью, в лесах и на больших дорогах, в кафе и театральных залах замышляли заговоры против него.

Разъяренные битвой в Сен-Клу, последней из политических битв Бонапарта, встревоженные ее последствиями, встревоженные его молчанием в ответ на письма Людовика XVIII, роялисты и республиканцы, эти две единственно подлинные партии, существовавшие тогда во Франции, белые и синие, принялись, в конечном счете, ободрять себя призывами к мщению и к смертоубийству.

— Как, по-вашему, мне было не участвовать в заговоре? — заявил Арена, обращаясь к своим судьям. — В наше время все этим занимаются. Заговоры замышляются на улицах, в гостиных, на перекрестках и на городских площадях.

— Кинжалы носятся в воздухе! — воскликнул Фуше, желая дать представление обо всех этих заговорщиках и пытаясь вырвать Бонапарта из состояния безразличия к собственной безопасности.

Нам известна во всех подробностях история чудовищной войны в Вандее и Бретани — заговора лесов против городов, с которым связаны имена таких людей, как Ларошжаклен, Боншан, д’Эльбе, Шаретт и Лескюр.

Нам известна во всех подробностях история Соратников Иегу — заговора больших дорог, в ходе которого на наших глазах погибли Валансоль, Жайа, Рибье и Сент-Эрмин, но мы ничего не сказали о заговоре улиц, устроенном Метжем, Вейсе и Шевалье, которых расстреляли по приговору военного трибунала.

В нескольких словах мы рассказали о театральном заговоре, устроенном Топино-Лебрёном, Демервилем, Черакки и Ареной.

Затем на глазах у нас развивался, и мы проследили его от улицы Сен-Никез до Гревской площади, заговор перекрестков, устроенный Лимоэланом, Сен-Режаном и Карбоном.

Вскоре нам предстоит увидеть, как, в свой черед, развивался заговор Пишегрю, Кадудаля и Моро.