Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Бонапарт созвал двух своих коллег по консульству. Все трое долго обсуждали церемониал, который следовало соблюдать в отношении короля и королевы Этрурии. Прежде всего было решено, что они сохранят инкогнито и принимать их будут под именами граф и графиня Ливорнские, однако им окажут такие же почести, с какими в царствование Людовика XVI встречали русского царевича Павла и Иосифа II.

Соответствующие распоряжения были даны гражданским и военным властям всех департаментов на пути следования высоких гостей.

И пока Франция, гордая тем, что она делает королей, и все еще счастливая тем, что сама без них обходится, взирала на молодую королевскую чету, аплодируя ей, Европа с изумлением взирала на Францию.

В театре города Бордо роялисты, желая воспользоваться присутствием молодых супругов и проверить настроение общества, принялись кричать: «Да здравствует король!», но ответом им был оглушительный крик, раздавшийся во всех концах театрального зала: «Долой королей!»

Принц и принцесса прибыли в Париж в июне; им предстояло провести там полтора месяца. Все отдавали себе отчет в том, что Бонапарт, хотя и являясь лишь первым консулом, то есть временным должностным лицом Республики, представляет всю Францию. Перед этим величием меркли все привилегии королевской крови, и потому король и королева Этрурии первыми нанесли ему визит.

Он ответил им визитом на другой день.

Затем, чтобы подчеркнуть различие, существующее между Бонапартом и его коллегами по консульству, эти коллеги первыми посетили принца и принцессу.

Представить своих гостей парижскому обществу первый консул должен был в Опере. Но в назначенный день, то ли по расчету, то ли действительно по болезни, Бонапарт не поехал на объявленный спектакль, сославшись на недомогание.

Его заменил Камбасерес, который и сопровождал принца и принцессу на спектакль. Войдя вместе с ними в консульскую ложу, Камбасерес взял графа Ливорнского за руку и представил его публике, ответившей дружными аплодисментами, не лишенными, возможно, скрытой насмешки.

Недомогание первого консула вызвало множество предположений, и по этому случаю ему стали приписывать намерения, которых у него, возможно, и не было. Его приверженцы заявляли, что он не пожелал представлять Бурбонов Франции; роялисты утверждали, что с его стороны это был способ подготовить общественное мнение к возвращению свергнутой монархии, а те немногие республиканцы, какие еще оставались после последнего кровопускания, устроенного Франции, настаивали, что посредством этой королевской помпезности, выставленной напоказ в его отсутствие, он хотел приучить Францию к мысли о восстановлении самого института монархии.

Примеру первого консула последовали министры, и прежде всего г-н де Талейран, в силу своих аристократических вкусов всегда тяготевший к полному восстановлению старого режима, образцовым представителем которого, в отношении красноречия и элегантности, являлся он сам. В честь путешествующего принца г-н де Талейран устроил в своем замке Нёйи великолепный праздник, на который сбежалось все высшее общество Парижа. И в самом деле, к министру иностранных дел явилось много тех, кто не пришел бы в Тюильри.

Принца и принцессу, которые не были знакомы со своей будущей столицей, ожидал сюрприз. Посреди сверкающей иллюминации перед их глазами внезапно возник город Флоренция в образе самой главной своей достопримечательности — Палаццо Веккьо. На площади перед ним танцевала целая толпа народа в итальянских нарядах, и целая процессия юных девушек поднесла будущим суверенам цветы, а первому консулу — триумфальный венок.

Поговаривали, что г-ну де Талейрану праздник обошелся в миллион франков, но благодаря ему г-н де Талейран сделал то, чего не смог бы сделать никто другой: за один вечер он привлек на сторону правительства больше приверженцев прежнего режима, чем за два предыдущих года, ибо многие, скорбевшие о прежнем режиме потому, что они всего лишились вместе с ним, начали думать, что при новом режиме им удастся вернуть утраченное.

И, наконец, граф и графиня Ливорнские в сопровождении испанского посла графа де Асара явились в Мальмезон.

Первый консул вышел навстречу королю во главе своей военной свиты, и тот, никогда прежде не видевший ни подобного торжества, ни подобного буйства золотого шитья и эполет, совершенно потерял голову и бросился к нему с объятиями.

Теперь самое время упомянуть, что несчастный молодой принц был дурачком или чем-то вроде того; природа, наделив его добрейшим сердцем, начисто отказала ему в умственных способностях.

Правда, следует сказать, что полученное им монашеское воспитание было годно лишь на то, чтобы окончательно погасить те немногие проблески света, какие, пробиваясь из его сердца, озаряли его разум.