Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Около десяти часов утра, не получив никаких известий и желая во что бы то ни стало их иметь, он позвал Констана и велел ему пройтись по улице Предместья Сент-Оноре. Побродив вокруг дома Моро, находившегося, как мы уже говорили, на улице Анжу, камердинер, вполне вероятно, смог бы узнать, что там произошло, если только там действительно что-то произошло.

Констан повиновался; однако ни на улице Предместья Сент-Оноре, ни на улице Анжу он не увидел никого, за исключением нескольких агентов, распознать которых было невозможно, он же распознал их потому, что часто видел, как они бродят вокруг Тюильри. Он расспросил одного из них, которого знал ближе других, и услышал в ответ, что Моро, вероятно, находится за городом. В парижском доме его не застали.

Констан уже двинулся в обратную сторону, как вдруг агент, который, со своей стороны, распознал в нем камердинера первого консула, бросился за ним вдогонку и сообщил ему, что Моро только что арестовали на Шарантонском мосту и повезли в Тампль. Моро не оказал никакого сопротивления, пересел из своей кареты в полицейский кабриолет и, когда по прибытии в Тампль услышал вопрос верховного судьи Ренье, не желает ли он увидеться с Бонапартом, ответил, что у него нет никакой причины желать встречи с первым консулом.

В ненависти Бонапарта к Моро просматривалась огромная несправедливость; но, с другой стороны, причина ненависти Моро к Бонапарту была мелкой и ничтожной.

Дело в том, что до этой ненависти он дошел не сам, его довели до нее две женщины: она была внушена ему женой и тещей. Все началось с того, что г-жа Бонапарт женила Моро на мадемуазель Юло, своей подруге, такой же креолке с Мартиники, как и она сама. Это была добрая и милая девушка, наделенная всеми достоинствами, какие позволяют женщине стать хорошей супругой и хорошей матерью, страстно любившая своего мужа и гордившаяся прославленным именем, которое она носила. К несчастью, в число добродетелей г-жи Моро входила безоговорочная почтительность к взглядам, желаниям и страстям ее матери.

Госпожа Юло была дамой честолюбивой и, ставя славу своего зятя на один уровень со славой Бонапарта, хотела, чтобы ее дочь занимала такое же положение, как и Жозефина. Ее материнская любовь выражалась в вечных жалобах и бесконечных упреках, которые жена передавала мужу. Спокойствие старого римлянина было нарушено, его характер испортился, а его дом стал средоточием оппозиции, там встречались все недовольные режимом, и каждый поступок первого консула становился там объектом злых насмешек и едкой критики.

Из задумчивого и меланхоличного Моро превратился в мрачного, из несправедливого — в ненавидящего, из недовольного — в заговорщика.

И потому Бонапарт надеялся, что, оказавшись под арестом и оставаясь какое-то время наедине с самим собой, Моро освободится от влияния своей жены и тещи и вернется к нему.

— Ну что, — спросил он Ренье, когда тот явился к нему после ареста Моро, — вы приведете его ко мне?

— Нет, генерал, он сказал, что у него нет никакой причины желать встречи с вами.

Бонапарт бросил на верховного судью косой взгляд и, пожав плечами, произнес:

— Вот что значит иметь дело с глупцом.

Но кого он имел в виду?

Верховный судья подумал, что Бонапарт пожелал назвать так Моро.

Мы же думаем, что Бонапарт пожелал назвать так Ренье.

Пишегрю тоже был арестован, но с ним это прошло не так гладко, как с Моро.

Как мы помним, Фуше сказал первому консулу, что знает, где скрывается Пишегрю.

И в самом деле, со времени приезда Пишегрю в Париж его, благодаря бдительности Лиможца, ни разу не теряли из виду.

С улицы Аркады он переехал на улицу Шайо, а когда ему пришлось покинуть улицу Шайо, Костер де Сен-Виктор спрятал его у своей давней подруги красавицы Орелии де Сент-Амур, где он находился в относительно большей безопасности, чем где-либо еще, однако это убежище Алкивиада противоречило строгим принципам Пишегрю. В итоге он воспользовался гостеприимством своего бывшего слуги — кое-кто говорит, что это был его бывший адъютант, но нам хочется верить, что речь идет о слуге — и, покинув Колонную улицу, где по-прежнему жила красавица-куртизанка, перебрался на улицу Шабане.

Незамеченным он оставался там два дня.

Это был единственный момент, когда Фуше потерял его из виду.

Пишегрю провел в своем новом убежище две недели, в течение которых его никто не беспокоил. Правда, уже на третий день Фуше его там обнаружил, после чего не спускал с него глаз.

Накануне того дня, когда должен был состояться арест Моро, какой-то человек по имени Леблан стал настойчиво просить о личной встрече с генералом Мюратом.

Мюрат, зять Бонапарта, так успешно оказавший ему помощь 18 брюмера, был, напомним, назначен военным губернатором Парижа, сменив на этом посту Жюно.

Заваленный делами, Мюрат вначале отказал в аудиенции, о которой его просили, но имя Пишегрю, произнесенное неизвестным посетителем, распахнуло перед ним все двери.

— Господин губернатор, — произнес человек лет около пятидесяти, — я пришел, чтобы сдать вам Пишегрю.

— Сдать или продать?