Но куда серьезней для его судьбы явилась одна страшная случайность; когда этот жандарм стал интересоваться именами лиц, составлявших обычное окружение герцога Энгиенского, ему ответили, что самым дружеским образом тот видится с двумя английскими дипломатами: сэром Френсисом Дрейком, посланником в Мюнхене, и сэром Спенсером Смитом, посланником в Штутгарте, которые, невзирая на большое расстояние, часто совершали поездки в Эттенхайм, а кроме того, с английским комиссаром полковником Шмиттом и генералом Тюмери. Так вот, имя Тюмери, произнесенное устами немца, звучит как Тюмерье; чтобы переделать Тюмерье в Дюмурье, достаточно было изменить лишь две буквы, что жандарм и не преминул сделать. В его депеше имя генерала Дюмурье, написанное по-французски, заменило имя генерала Тюмери, что придало пребыванию герцога Энгиенского на берегах Рейна огромную важность. С этого времени стало ясно, что Франция оказалась в кольце обширного заговора: Моро в Париже был его центром, Жорж и Пишегрю действовали на западе, Дюмурье — на востоке, и Франции ничего не оставалось, как защищаться внутри этого кольца, образованного вокруг нее гражданской войной.
И еще одно обстоятельство. В те времена — не знаю, так же ли обстоит дело и в наши дни, — жандармские офицеры, какое бы задание они ни выполняли, всегда направляли копию своего рапорта главному инспектору жандармерии, и по этой причине их никогда не использовали в делах, требовавших полной секретности.
Два рапорта эмиссара Бонапарта прибыли с одной почтой: один был адресован генералу Монсе, второй — г-ну Реалю. Господин Реаль работал с Бонапартом в определенные часы, а генерал Монсе приходил к нему каждое утро в соответствии с заведенным порядком; и вот, явившись, как обычно, но на сей раз имея в кармане рапорт жандарма, Монсе тут же передал его первому консулу. Рапорт произвел на Бонапарта страшное действие: ему виделся у ворот Страсбурга вооруженный Бурбон, который, дабы вступить во Францию, дожидался лишь известия о его гибели; ему виделся целый эмигрантский штаб вокруг единственного принца, которому достало мужества обнажить шпагу, чтобы защищать интересы монархии; ему виделись английские посланники, английские комиссары и, наконец, Дюмурье, еще больший англичанин, чем сами англичане. Бонапарт отпустил Монсе, но оставил рапорт у себя и приказал никого не впускать.
Выйдя от первого консула, Монсе должен был отправить вестовых к Фуше, к двум консулам и к г-ну Реалю, чтобы те явились в Тюильри к семи часам вечера.
Однако ранее Бонапарт назначил на семь часов вечера аудиенцию Шатобриану. Поэтому он тотчас же велел своему секретарю, г-ну Меневалю, написать автору «Духа христианства» письмо с просьбой перенести встречу на девять часов.
Судьбы двух этих великих гениев были странным образом связаны друг с другом. Оба они родились в 1769 году, и оба уже достигли тридцатидвухлетнего возраста. Два этих человека, которые родились в трехстах льё друг от друга и которым суждено было встретиться, сблизиться, расстаться и снова сблизиться, росли, не зная друг друга: один — в душной классной комнате, за высокими и сумрачными стенами военной школы, подчиняясь тем строгим правилам, которые формируют военачальников и государственных деятелей; другой — блуждая по песчаным дюнам сообща с ветрами и волнами, не имея другой книги, кроме Природы, другого наставника, кроме Бога, двух этих великих учителей, которые формируют мечтателей и поэтов.
И потому один всегда имел перед собой цель, и цели этой он непременно добивался, какой бы высокой она ни была; другой имел лишь желания, и желания эти он никогда не осуществлял. Один хотел измерить пространство, другой — овладеть бесконечностью.
В 1791 году Бонапарт на целых полгода возвращается домой, чтобы переждать там события.
В 1791 году Шатобриан садится на корабль в Сен-Мало, чтобы попытаться отыскать путь в Индию через северо-запад Америки; последуем же за поэтом.
Шатобриан покидает Сен-Мало 6 мая в шесть часов утра. Он достигает Азорских островов, куда позднее приведет своего Шактаса; затем, подгоняемый ветром к Ньюфаундлендской банке, пересекает опасный пролив, делает остановку на острове Сен-Пьер и проводит там две недели, теряясь среди туманов, всегда окутывающих этот ужасный остров, блуждая среди туч, гонимых порывами ветра, слушая завывания невидимого моря, ступая по сухому шерстистому вереску, сбиваясь с пути и имея единственным проводником красноватый горный поток, катящий свои воды среди скал.
После двухнедельной остановки путешественник покидает остров Сен-Пьер и достигает широты берегов Мэриленда; там его останавливает штиль, но какое до этого дело поэту? Ночи восхитительны, восходы великолепны, сумерки чудесны; сидя на палубе, он провожает глазами солнечный диск, готовый погрузиться в волны и видимый ему сквозь корабельные снасти, посреди бескрайнего простора океана.