Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Допрос начался с вопросов председателя, адресованным пяти свидетелям, агентам полиции и частным лицам, которые участвовали в задержании Жоржа. Каждый из них дал показания. После их допроса председатель обратился к Жоржу:

— Жорж, у вас есть что ответить на это?

— Нет, — ответил Жорж, не отрывая глаз от бумаги, которую он читал.

— Признаете ли вы те деяния, которые вменяются вам в вину?

— Признаю, — ответил Жорж столь же равнодушно.

— Обвиняемому Жоржу приказано не читать, когда к нему обращаются, — заметил следственный судья Тюрьо.

— Но я читаю очень интересный документ, — ответил Жорж, — это протокол заседания от семнадцатого января тысяча семьсот девяносто третьего года, на котором вы проголосовали за смерть короля.

Тюрьо поджал губы. По залу пронесся гул. Председатель поспешил оборвать этот шум, продолжив допрос.

— Вы признаете, — сказал он Жоржу, — что были арестованы в том месте, какое указали свидетели?

— Я не знаю названия этого места.

— Сделали ли вы два выстрела из пистолета?

— Не помню.

— Вы убили человека?

— Право, не знаю.

— При вас был кинжал?

— Возможно.

— И два пистолета?

— Может быть.

— Кто был с вами в кабриолете?

— Я забыл.

— Где вы жили в Париже?

— Нигде.

— В момент вашего задержания были ли вы на улице Монтань-Сент-Женевьев, в доме хозяйки фруктовой лавки?

— В момент задержания я был в кабриолете.

— Где вы ночевали накануне ареста?

— В ночь накануне ареста я не спал.

— Что вы делали в Париже?

— Прогуливался.

— Кого вы при этом видели?

— Толпу филеров, следивших за мной.

— Как видите, обвиняемый не желает отвечать, — произнес следственный судья, — перейдем к допросу следующего.

— Благодарю, господин Тюрьо… Жандармы, прикажите подать мне стакан воды: я привык полоскать рот после того, как произношу это имя.

Понятно, сколько взрывов злого смеха вызывал среди присутствующих подобный допрос; все сознавали, что Жорж решил пожертвовать своей жизнью и заранее выказывали ему то характерное уважение, какое проявляют к людям, приговоренным к смерти.

С особым нетерпением все ждали момента, когда, в свой черед, начнут допрашивать Моро; однако судья Тюрьо приступил к его допросу лишь на четвертый день, то есть в четверг 31 мая.

Как и в случае с Кадудалем, первыми допросили свидетелей обвинения.

Но ни один из них не узнал Моро. И тогда, обращаясь к судьям, он с презрительной усмешкой заметил:

— Господа, мало того, что ни один из свидетелей не узнал меня, так еще и ни один обвиняемый не видел меня до моего заключения в Тампль.

Ему зачитали показания некоего Роллана, входившего в окружение Пишегрю; в ходе допроса этот человек заявил, что он чрезвычайно огорчился, когда Пишегрю поручил ему выполнить задание, связанное с посещением Моро, и был еще более огорчен тем, что это задание выполнил.

Моро поднялся с места и, обращаясь к председателю суда, произнес:

— Или Роллан связан с полицией, или он сделал такое заявление из страха. Я расскажу вам, как все происходило между следственным судьей и этим человеком. Его даже не допрашивали, поскольку из него ничего бы не выудили. Ему просто сказали: «Вы в ужасном положении, вам придется быть либо участником заговора, либо осведомителем; если вы ничего не скажете, вы заговорщик, а если дадите признательные показания, вы спасены». И, чтобы спастись, этот человек сочинил басню, которую он вам и рассказал. Я спрашиваю у всех честных и здравомыслящих людей: для чего мне надо было устраивать заговор?

— Для того, — ответил ему Эмар, — чтобы вас назначили диктатором.

— Меня назначили диктатором?! — воскликнул Моро. — Пусть тогда найдут моих сторонников; мои сторонники — это французские солдаты, девять десятых из них находились под моим командованием, и я спас более пятидесяти тысяч из них. Вот кто мои сторонники. Арестованы все мои адъютанты, все офицеры, с которыми я был знаком, но даже тени подозрения против них не отыскали. Шли разговоры о моем состоянии: я начал с нуля, я мог иметь пятьдесят миллионов, но владею лишь домом в Париже и поместьем Гробуа. Что же касается моего жалованья главнокомандующего, то оно составляет сорок тысяч франков, но, надеюсь, никто не станет говорить, что мои услуги стоят меньше.

В эту минуту случилось удивительное происшествие, о котором, по-видимому, заранее сговорились Моро и его адъютант Лекурб, дабы все смогли оценить власть победителя при Гогенлиндене: Лекурб вошел в судебный зал, держа на руках ребенка.

Это был сын Моро, которого Лекурб принес отцу, чтобы тот обнял его, но цепь солдат, окружавшая зал суда, не знала, чей это ребенок, и не позволяла Лекурбу войти; и тогда он поднял его высоко над головой и воскликнул:

— Солдаты! Дайте дорогу сыну вашего генерала!

Едва только были произнесены эти слова, все военные в зале непроизвольно встали навытяжку и весь зал разразился аплодисментами. Послышались выкрики:

— Да здравствует Моро!

Если бы в этот момент Моро сказал хоть слово, людское воодушевление смело бы суд и узников вынесли бы оттуда на руках.

Но Моро хранил молчание и не принимал в этом волнении никакого участия.