Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

— Неужели вы могли подумать, что я не узнал ее? Я лишь хотел еще раз поцеловать ее перед смертью; теперь, господа судьи, произносите мой приговор, и я взойду на эшафот, благословляя вас.

Еще две сцены, хотя и другого характера, тоже вызвали глубокое волнение.

Председатель спросил Костера Сен-Виктора, хочет ли тот добавить что-нибудь в свою защиту.

— Разумеется, — ответил подсудимый. — Хочу добавить, что свидетели защиты, показания которых я просил вызвать в суд, так и не появились; добавлю, кроме того, что удивляет, как можно находить удовольствие в том, чтобы вводить в заблуждение общественное мнение и обрушивать грязные оскорбления не только на нас, но и на наших защитников. Я читал утром сегодняшние газеты и с сожалением увидел, что касающиеся меня судебные отчеты полностью фальсифицированы.

— Подсудимый, — сказал ему председатель, — эти факты не имеют отношения к делу.

— Вовсе нет, — настаивал Костер, — жалоба, которую я имею честь заявить суду, существенным образом касается моего дела и дела моих друзей. Эти судебные отчеты прискорбным образом искажают речи нескольких наших защитников; что же касается меня, то я проявил бы неблагодарность к своему защитнику, прерванному общественным обвинителем, если бы прямо сейчас не высказал ему свою глубокую признательность за рвение и талант, которые он вложил в мою защиту. Итак, я протестую против оскорблений и нелепостей, которые наемные клеветники и подкупленные правительством газетные писаки вкладывают в уста этих отважных граждан; я прошу господина Готье, моего адвоката, принять выражение моей глубокой признательности и продолжать до последнего момента оказывать мне свою благородную и щедрую помощь.

Этот неожиданный поступок Костера Сен-Виктора присутствующие встретили не только с огромным сочувствием, но и дружными аплодисментами.

Позади Костера Сен-Виктора, в третьем ряду, сидели семь бретонцев с ланд Морбиана, простые крестьяне с суровыми лицами и коренастыми фигурами, люди, которые рядом со своими командирами, олицетворявшими ум, казались воплощением грубой силы, привыкшей подчиняться.

Среди них можно было заметить слугу Жоржа, по имени Пико, прозванного Палачом Синих за свои чудовищные расправы с нашими солдатами, расправы, которые, к несчастью, являлись всего лишь ответным мщением; это был приземистый человек с угловатыми руками и мощными плечами, с изъеденным оспой лицом; короткие, ровно постриженные темные волосы спускались ему на лоб. Особенную выразительность придавали его лицу маленькие серые глаза, сверкавшие из-под густых рыжих ресниц.

Стоило Костеру Сен-Виктору закончить свою речь, как Пико встал и, пренебрегая приличиями, которые полагалось соблюдать Костеру Сен-Виктору, человеку светскому, напрямик заявил:

— Ну а я намерен не жаловаться, а уличить.

— Уличить? — переспросил председатель.

— Да, — продолжил Пико, — уличить. Я заявляю, что в день моего ареста, когда меня привезли в префектуру полиции, мне стали предлагать двести луидоров, выложив их передо мной на стол, и свободу, если я выдам убежище моего хозяина, генерала Жоржа. Я ответил, что не знаю этого убежища, и это было правдой, поскольку генерал никогда не имел постоянного пристанища. Однако гражданин Бертран приказал дежурному офицеру принести спусковой механизм солдатского ружья и отвертку, чтобы сдавить мне пальцы; меня связали и раздробили мне пальцы.

— Тем самым вам преподали урок, — сказал председатель Эмар, — о котором вы нам тут толкуете, вместо того чтобы сказать правду.

— Ей-богу, это правда, чистая правда, — возразил Пико, — и караульные солдаты могут подтвердить, что меня пытали огнем и размозжили мне пальцы.

— Заметьте, господа, — вмешался Тюрьо, — что обвиняемый впервые упоминает это обстоятельство.

— Вот это да! — воскликнул Пико. — Но вы-то о нем давно знаете, ведь, когда я обо всем рассказал вам в Тампле, вы мне сказали: «Помалкивайте, и мы все уладим».

— Но в своих показаниях вы ни слова не говорили мне о том, на что сегодня жалуетесь.

— Если я ничего не говорил вам об этом позднее, то лишь из страха, что меня снова начнут калечить и пытать огнем.

— Обвиняемый! — вскричал генеральный прокурор. — Вы можете рассказывать тут свои выдумки, но все же ведите себя приличнее в присутствии представителей правосудия.

— Хорошо правосудие: хочет, чтобы я был вежлив с ним, но не желает быть справедливым ко мне.

— Довольно, замолчите, — прервал его Эмар и обратился к Жоржу:

— У вас есть что добавить к речи вашего защитника?