В разгар всеобщего тревожного чувства зал внезапно заполнили вооруженные солдаты. Послышался второй, более громкий звон колокольчика, дверь открылась, и судебный распорядитель крикнул:
— Суд идет!
Председатель Эмар и все остальные судьи торжественно вошли и расселись по своим местам.
Эмар держал в руке длинный лист бумаги: это был приговор трибунала. Затем в зал стали поочередно вводить обвиняемых.
Когда первую категорию подсудимых ввели и поставили перед ним, председатель, приложив руку к груди, мрачным голосом зачитал текст пространно обоснованного смертного приговора Жоржу Кадудалю, Буве де Лозье, Рюзийону, Рошелю, Арману де Полиньяку, Шарлю д’Озье, Ривьеру, Луи Дюкору, Пико, Лажоле, Роже, Костеру Сен-Виктору, Девилю, Арману Гайяру, Лелану, Пьеру Кадудалю, Жуайо, Лемерсье, Бюрбану и Мерилю.
Можно понять, в какой тревоге пребывал зал во время этого официального зачитывания, требовавшего делать паузу после каждого произнесенного имени. Каждый из присутствующих, затаив дыхание, с замиранием сердца, напрягая слух, страшился услышать среди этих первых имен, имен тех, кто был приговорен к смертной казни, имя своего родственника или друга.
Хотя число приговоренных к смерти было велико, ибо в их перечень вошел двадцать один человек, все в зале облегченно вздохнули, когда этот первый список закончился; затем председатель суда вновь взял слово и произнес оставшуюся часть приговора:
— Принимая во внимание, что Жан Виктор Моро, Жюль де Полиньяк, Леридан, Роллан и девица Изе виновны в том, что приняли участие в заговоре, но, как вытекает из проведенного судебного расследования и прений, у них есть смягчающие обстоятельства, суд свел наказание, которому они подвергнутся, к двум годам лет тюремного заключения. Остальные подсудимые оправданы.
Осужденные выслушали приговор, не выказывая ни волнения, ни гордыни, ни пренебрежения; однако Жорж, стоявший рядом с г-ном де Ривьером, наклонился к нему и сказал:
— Теперь, когда мы окончили тяжбу с земным царем, нам предстоит уладить дела с царем небесным.[26]
XLVII
КАЗНЬ
Но, быть может, самая большая тревога царила даже не в этом зале, где решалась судьба обвиняемых. Жозефина, г-жа Мюрат и г-жа Луи Бонапарт, столь сильно потрясенные казнью герцога Энгиенского и подозрительным самоубийством Пишегрю, без ужаса не могли думать о предстоящей казни двадцати одного человека, то есть о массовой расправе, заставлявшей вспоминать самые страшные дни Террора.
Кровавая бойня двадцати одного человека на Гревской площади и в самом деле была тем, чего следовало страшиться.
Фраза, написанная однажды Фуше: «Кинжалы носятся в воздухе!», служила для Жозефины постоянным напоминанием об опасности; она думала о новом взрыве ненависти, который должна была вызвать казнь двадцати одного осужденного, и ей мерещилось, как прежние и новые мстители заносят кинжал над грудью ее мужа. Именно к ней обращались за милосердием. Первыми оросили ее императорскую мантию слезы г-жи де Полиньяк, и Жозефина поспешила в кабинет Бонапарта, чтобы умолять его о прощении благородного молодого человека, в определенном смысле не пощадившего собственной жизни, чтобы спасти жизнь своему брату.
Бонапарт отказал, не помогли ни мольбы, ни слезы.
— Вы всегда участливо относитесь к моим врагам, сударыня! — жестко сказал он ей. — Все они, и роялисты, и республиканцы, в равной степени неисправимы: если я прощу их, они начнут сначала, и вы будете вынуждены просить меня за новых приговоренных.
Увы! Старея и ежедневно отнимая у Бонапарта надежду на потомство, Жозефина теряла свое влияние; она послала за г-жой де Полиньяк и поставила ее на пути Наполеона; женщина бросилась ему в ноги, назвав себя и умоляя его помиловать ее мужа, Армана де Полиньяка.
— Арман де Полиньяк! — воскликнул Бонапарт. — Мой детский товарищ во времена Военной школы! Зачем ему было участвовать в заговоре против меня? Ах, сударыня, — добавил он, — во всем виновны принцы, которые погубили своих верных слуг, не разделив с ними опасностей.
Как только г-жа де Полиньяк покинула Тюильри, туда явились Мюрат и его жена, чтобы просить о помиловании г-на де Ривьера. Мюрат, добрая душа, был в отчаянии от той роли, какую ему поневоле пришлось сыграть в деле герцога Энгиенского, и хотел, по его словам, смыть пятно, которым Бонапарт замарал его солдатский мундир. Помилование г-на де Ривьера стало следствием помилования г-на де Полиньяка; оно было даровано почти без всякой борьбы. Объявить г-ну де Ривьеру о помиловании пришел г-н Реаль, предпринявший попытку извлечь выгоду из этого смягчения наказания.
— Император, высоко оценивая вашу отвагу и преданность, — сказал он г-ну де Ривьеру, — охотно дарует вам жизнь; более того, он был бы рад видеть вас у него на службе, ибо уверен, что вы сдержите слово, если дадите его. Хотите командовать полком?
— Я был бы счастлив и горд командовать французскими солдатами, — ответил г-н де Ривьер, — но не могу принять этого предложения, поскольку до нынешнего времени служил под другим знаменем.