Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

«В качестве простого волонтера. Я только что доказала вам, что грохот и дым не пугают меня».

Кадудаль нахмурился, и лицо его приняло строгое выражение.

«Сударыня, — сказал он, — это предложение серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Сейчас я скажу вам одну странную вещь: с юности призванный к духовному сану, я от всего сердца принес обеты, как положено тому, кто становится священником, и никогда не нарушал ни одного из них. У меня нет сомнений, что я обрел бы в вашем лице прелестного адъютанта, уже доказавшего свою храбрость. Я полагаю, что женщины столь же отважны, как и мужчины. Начиная от Эпихариды, откусившей себе язык, чтобы не выдать сообщников во время пыток, которым ее подвергали по приказу Нерона, и вплоть до Шарлотты Корде, избавившей землю от чудовища, перед которым трепетали мужчины, из века в век мы видим все новые доказательства вашего мужества. Но в наших благочестивых краях, особенно в нашей древней Бретани, бытуют предрассудки, перед лицом которых потускнела воинская слава Шаретта; предрассудки, которые нередко вынуждают командиров пресекать определенные проявления самоотверженности. Правда, в лагерях нескольких моих собратьев находились сестры и дочери убитых роялистов, но им мы были обязаны оказать поддержку и защиту, за которыми они обращались к нам».

«А кто вам сказал, сударь, — воскликнула Диана, — что я не дочь или сестра убитого роялиста, а может быть, и та и другая одновременно и не имею права, о котором вы только что сказали, быть принятой к вам на службу?!»

«В таком случае, — с улыбкой спросил д’Аржантан, — как получилось, что у вас есть паспорт, подписанный Баррасом, и вы значитесь там как начальница почты в Витре?»

«Не будете ли вы так добры показать мне ваш паспорт?» — спросила в ответ Диана у лже-д’Аржантана.

«О, признаться, хороший ответ!» — промолвил Кадудаль, у которого хладнокровие и настойчивость Дианы вызвали сильный интерес.

«И не объясните ли вы мне, каким образом, будучи другом генерала Кадудаля и едва ли не его правой рукой, вы получили право разъезжать по территории Республики в качестве сборщика налогов в Динане?»

«И в самом деле, — сказал Кадудаль, — давай, объясни мадемуазель, каким образом ты стал сборщиком налогов в Динане, а она объяснит тебе, каким образом ей удалось стать начальницей почты в Витре».

«О, это тайна, которую я не осмелюсь открыть в присутствии нашего стыдливого друга Кадудаля, — ответил Костер де Сен-Виктор. — Тем не менее, если вы настаиваете, я скажу вам, рискуя вогнать его в краску, что в Париже, на Колонной улице, рядом с театром Фейдо, проживает некая девица Орелия де Сент-Амур, которой ни в чем не может отказать гражданин Баррас и которая ни в чем не может отказать мне».

«Кроме того, — добавил Кадудаль, — под именем д’Аржантан, которое значится на паспорте моего друга, таится другое имя, которое само по себе служит пропуском во все отряды шуанов, вандейцев и роялистов, носящих белую кокарду как во Франции, так и за границей. Так что, мадемуазель, ваш попутчик, который не должен более ничего скрывать, ибо ему теперь нечего бояться, это не сборщик налогов в Динане, назначенный республиканским правительством, а связной между генералом Круглоголовым и Соратниками Иегу…»

Диана при упоминании о Соратниках Иегу едва заметно вздрогнула.

«И должен сказать, — снова заговорил лже-д’Аржантан, — что мне пришлось присутствовать при страшной казни: виконт де Фарга, предавший сообщество, был заколот кинжалом у меня на глазах».

Диана почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек. Если бы она назвалась, если бы она произнесла свое имя, то цель ее поездки оказалась бы проваленной. Сестре виконта де Фарга, казненного Соратниками Иегу, никто и никогда не открыл бы ни имен его палачей, ни их убежища.

Так что она хранила молчание и, казалось, ожидала окончания фразы, прерванной д’Аржантаном.

Кадудаль понял ее молчание и продолжил:

«Его зовут не д’Аржантан, а Костер де Сен-Виктор, и если б даже он доказал преданность нашему святому делу лишь раной, только что полученной им в сражении за наше святое дело…»

«Если достаточно лишь одной раны, чтобы доказать свою преданность, то нет ничего проще», — спокойно произнесла Диана.

«Как это?» — спросил Кадудаль.

«Глядите!»

Выхватив из-за пояса острый кинжал, которым был убит ее брат, Диана с такой силой, ударила им по своей руке, в то же место, куда ранили Костера, что лезвие, войдя в руку с одной стороны, вышло наружу с другой.

Затем, простерев к Кадудалю руку, пронзенную кинжалом, она сказала:

«Вы хотите знать, благородного ли я происхождения? Смотрите! Моя кровь, надеюсь, не менее голубая, чем кровь господина Костера де Сен-Виктора. Вы хотите знать, почему я имею право на ваше доверие? Этот кинжал докажет вам, что я связана с Соратниками Иегу. Вы хотите знать, как меня зовут? Я крестная дочь той римлянки, которая, дабы доказать мужу свою стойкость, пронзила себе ножом руку. Меня зовут Порция!»

Костер де Сен-Виктор вздрогнул и, в то время как Кадудаль с восхищением смотрел на девушку, воплощавшую собой возмездие, произнес: