«Извините, господа, — обращаясь к жандармам, произнес Морган, — позвольте мне занять место рядом с тремя моими друзьями: виконтом де Жайа, графом де Валансолем и маркизом де Рибье. Я граф Шарль де Сент-Эрмин».
Трое пленников издали восторженный крик, в ответ на который раздался ликующий возглас Дианы.
Вся добыча была в ее руках, никому из четырех главарей не удалось уйти.
В тот же вечер, во исполнение обещания, данного Кадудалю, сто тысяч франков были при посредстве Ролана отправлены в Бретань.
Как только Соратники Иегу оказались в руках правосудия, миссия Ролана завершилась.
Он возвратился к первому консулу, после чего отбыл в Бретань, тщетно вел переговоры с Кадудалем, пытаясь убедить его встать на сторону Республики, затем вернулся в Париж, сопровождал Бонапарта в его Итальянской кампании и был убит при Маренго.
Что же касается Дианы де Фарга, то она была чересчур погружена в свою ненависть и чересчур жаждала возмездия, чтобы не насладиться им до конца. Судебный процесс должен был вот-вот начаться, быстро протекать и завершиться казнью четырех осужденных, которую она ни в коем случае не собиралась пропустить.
Об аресте брата мне стало известно в Безансоне, и я поспешил в Бурк-ан-Бресс, где вскоре должны были проходить судебные заседания.
Началось следствие.
Всего заключенных было шестеро: пятерых взяли в плен в пещере, а шестой добровольно присоединился к ним.
Двое из них были настолько тяжело ранены, что через неделю после ареста скончались от ранений.
Вначале предполагалось, что их будет судить военный трибунал, который должен был приговорить всех четверых к расстрелу.
Однако этому помешал новый закон, согласно которому политические преступления разбирались отныне в гражданских судах.
Приговором гражданского суда должна была стать гильотина.
Но гильотина бесчестит, расстрел же — нет.
Перед лицом военного трибунала пленники признались бы во всем; перед лицом гражданского суда они все отрицали.
Задержанные под именами д’Ассаса, Адлера, Монбара и Моргана, они заявили, что такие имена им не известны, и представились как:
Луи Андре де Жайа, уроженец Баже-ле-Шателя, департамент Эн, двадцати семи лет;
Рауль Фредерик Огюст де Валансоль, уроженец Сент-Коломба, департамент Рона, двадцати девяти лет;
Пьер Огюст де Рибье, уроженец Боллена, департамент Воклюз, двадцати шести лет;
и Шарль де Сент-Эрмин, уроженец Безансона, департамент Ду, двадцати четырех лет.
XVIII
ШАРЛЬ ДЕ СЕНТ-ЭРМИН
Заключенные сознались в том, что они входили в состав дружины, которая создавалась с целью присоединиться к отрядам г-на Тейсонне, собиравшего войско в горах Оверни, но они решительно отрицали, что имеют хоть малейшее отношение к грабителям дилижансов, звавшимся д’Ассас, Адлер, Монбар и Морган. Они могли смело утверждать это, поскольку на дилижансы всегда нападали люди в масках, и только раз удалось увидеть лицо одного из главарей — то было лицо моего брата.
При нападении на дилижанс, следовавший из Лиона во Вьен, один из пассажиров, мальчик лет десяти — двенадцати, сидевший впереди рядом с кондуктором, выхватил у него пистолет и выстрелил в Соратников Иегу.
Однако кондуктор, предвидя подобный случай, никогда не заряжал пистолеты пулями; мать ребенка не знала этого обстоятельства и, дрожа за него и за себя, упала в обморок.
Мой брат тут же поспешил на помощь несчастной женщине, дал ей вдохнуть нюхательную соль и попытался успокоить ее нервические судороги. Одним из таких судорожных движений она сбила маску с лица Моргана и вполне могла увидеть лицо Сент-Эрмина.
Тем не менее сочувствие, которое внушали обвиняемые, оказалось настолько велико, что то алиби, на какое они ссылались, было подтверждено с помощью писем и свидетельских показаний и дама, видевшая лицо разбойника Моргана, заявила, что не узнает его ни в одном из четырех обвиняемых.
Дело в том, что на самом деле никто не пострадал от их нападений, за исключением государственной казны, а это ровным счетом никого не интересовало, поскольку никто не мог сказать, кому похищенные деньги принадлежали.
Все шло к оправдательному приговору, как вдруг председатель суда внезапно обратился к той самой даме, что упала тогда в обморок:
«Сударыня, не соблаговолите ли вы сказать мне, кому из этих господ достало галантности расточать вам заботы, в которых вы нуждались в вашем состоянии?»
Застигнутая врасплох вопросом, поставленным в столь неожиданной форме, и решив, что в ее отсутствие прозвучали признания и потому теперь ее свидетельство вызовет лишь еще большее сочувствие к обвиняемому, она указала на моего брата:
«Господин председатель, это граф де Сент-Эрмин».
Четверо обвиняемых, располагавших одним и тем же алиби, которое было общим для них всех, одним махом оказались в пределах досягаемости для палача.
«Черт возьми, атаман, — произнес Жайа, делая ударение на слове "атаман", — теперь ты будешь знать, что значит быть галантным!»
В зале суда раздался радостный крик: это Диана де Фарга торжествовала победу.