Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Убегая из тюрьмы, Лоран разглядел во тьме палача с подручными, которые сооружали свою жуткую машину.

Его должны были казнить в десять часов утра; власти спешили так потому, что следующий после вынесения приговора день был базарным и они хотели, чтобы казнь происходила на глазах у всех крестьян из соседних деревень.

И в самом деле, когда при первых лучах солнца люди увидели установленную на площади гильотину и узнали, какому знаменитому преступнику предстоит взойти на нее, все забыли о торговле и стали думать лишь о казни.

Пребывая в тревоге, однако не за свою судьбу, а за судьбу женщины, которая спасла его, Лоран ждал в соседней деревне; но, задержанная какими-то непредвиденными обстоятельствами, она все не появлялась. Потеряв терпение, Лоран верхом направился на разведку в сторону Иссенжо, но, приближаясь к нему с каждым разом все ближе, так и не сумел ничего разузнать; наконец, охваченный тем лихорадочным возбуждением, с которым ему никогда не удавалось сладить, он потерял голову: у него появилась мысль, что девушку, которую он тщетно ждал, схватили во время его побега и, возможно, как его сообщницу подвергнут той самой казни, к какой был приговорен он.

Он въезжает в город, пускает лошадь в галоп, прорывается сквозь толпу, сопровождаемый изумленными возгласами тех, кто видит узника, на казнь которого они пришли поглядеть, на свободе и верхом на лошади, сталкивается с жандармами, идущими за ним в тюрьму, достигает площади с ожидающим его эшафотом, видит ту, что ему нужна, прокладывает к ней дорогу, подхватывает ее на руки, бросает позади себя на круп лошади и галопом уносится под аплодисменты всех жителей города, которые, придя с намерением рукоплескать падению его головы, рукоплещут его побегу и спасению.

Таким был наш вожак, таким был тот, кто сменил моего брата, таким был тот, под началом которого я прошел боевое крещение.

На протяжении трех месяцев я жил этой беспокойной жизнью, ложась спать в плаще, с ружьем под рукой и пистолетами за поясом. Затем разнесся слух о перемирии. Я приехал в Париж, взяв на себя обязательство по первому зову присоединиться к своим товарищам. Я встретил вас, и — простите мне откровенность моего признания — меня охватила потребность увидеть вас еще раз.

И я увидел вас снова, но, если ваш взгляд по случайности останавливался на мне, вы должны помнить мою глубочайшую грусть и мое равнодушие, а вернее сказать, чуть ли не отвращение ко всем развлечениям.

И в самом деле, в том зависимом положении, в котором я пребывал, повинуясь не своей собственной совести, а роковой, безоговорочной, неоспоримой власти, находясь под угрозой быть убитым или раненным во время нападения на дилижанс или, хуже того, быть схваченным, разве можно было осмелиться сказать юной девушке, безмятежной и нежной, расцветшей в этом мире, словно цветок, и принимающей все его законы, разве можно было осмелиться сказать ей: «Я люблю вас, хотите ли вы выйти замуж за человека, который сам поставил себя вне закона и для которого самая большая удача, какая может с ним случиться, это быть наповал убитым ружейной пулей?»

Нет, я довольствовался тем, что видел вас, пьянел от вашей красоты, появлялся всюду, где бывали вы, и молил Бога, не смея на это надеяться, чтобы он сотворил чудо, позволив превратить перемирие в мир!

Наконец, четыре или пять дней тому назад газеты сообщили о прибытии Кадудаля в Париж и его встрече с первым консулом; в тот же вечер те же газеты писали, что бретонский генерал дал слово больше ничего не предпринимать против Франции, если первый консул, со своей стороны, ничего не будет предпринимать против Бретани и лично против него.

Наконец, на другой день, — с этими словами Эктор достал из кармана бумагу, — я получил следующее циркулярное письмо, написанное собственной рукой Кадудаля:

«Поскольку продолжение войны, на мой взгляд, неизбежно принесет беды Франции и разорение моему родному краю, я считаю Вас свободным от клятвы, которую Вы мне дали и которую я потребую вновь лишь в том случае, если французское правительство нарушит обязательства, данные мне и одобренные мною как от Вашего имени, так и от моего.

Если же за притворным миром было скрыто какое-нибудь предательство, мне придется вновь воззвать к Вашей верности, и, у меня нет сомнений, Ваша верность откликнется на мой призыв.

ЖОРЖ КАДУДАЛЬ».