Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

И действительно, Фуше удержался при Республике, проголосовав за смерть короля; при Терроре, исполнив кровавые миссии в Лионе и Невере; при термидорианцах, поспособствовав падению Робеспьера; при Бонапарте, приняв участие в перевороте 18 брюмера; при Жозефине, будучи заклятым врагом Жозефа и Люсьена, внушавшими ей страх; при роялистах, поскольку кое-кому из них оказывал услуги как министр полиции, массово уничтожая их перед тем как проконсул. Направляя общественное мнение, он отклонил его течение в свою сторону, и возглавляемая им полиция, вместо того чтобы быть полицией правительства, вместо того чтобы быть полицией первого консула, вместо того чтобы быть общей полицией, каковой ей следовало быть, сделалась всего-навсего полицией Фуше. По всему Парижу, по всей Франции его агенты на все лады воспевали его ловкость, рассказывали о необычайных проявлениях присущей ему хитрости, но самым потрясающим проявлением этой хитрости было то, что он всех заставил в нее поверить.

Фуше занимал пост министра полиции после 18 брюмера; никто не понимал, как Бонапарт позволил Фуше заиметь такое влияние на него, и менее всего это понимал сам Бонапарт; это влияние раздражало его. Как только Фуше не было рядом, как только его странный магнетизм переставал действовать, все в душе Бонапарта восставало против этой власти Фуше, и, говоря о нем, он не мог удержаться от резких, желчных и злых слов. Но стоило Фуше появиться, и лев распластывался, если и не укрощенный, то, по крайней мере, притихший.

Особенно не нравилось ему в Фуше то, что министр не принимал его планов будущего величия, в отличие от Жозефа и Люсьена, которые не только соглашались с ними, но и подталкивали его вперед. И однажды он откровенно объяснился с ним по этому поводу.

— Берегитесь, — ответил ему министр полиции, — восстановив монархию, вы сыграете на руку Бурбонам, которые рано или поздно взойдут на воздвигнутый вами трон. Никто не решится предсказать, через какую череду случайностей, происшествий и потрясений придется пройти, чтобы достичь подобной развязки, но достаточно лишь здравого смысла, чтобы предвидеть, сколь долго вам и вашим наследникам придется этих случайностей остерегаться. Если прежний образ правления, пусть даже не по сути, а лишь по форме, окажется восстановлен — а вы стремительно идете к этому, — то вопрос о том, кто займет трон, будет уже чисто семейным делом, а не делом управления страной. И если так уж нужно, чтобы Франция отказалась от завоеванной свободы и вернулась под иго монархического своеволия, то почему бы ей не предпочесть прежнюю королевскую династию, давшую ей Генриха Четвертого и Людовика Четырнадцатого, тогда как вы дадите ей лишь диктатуру меча?

Бонапарт слушал его, кусая губы, но все же слушал. Однако именно в этот момент у него появилась мысль упразднить министерство полиции, и, поскольку в тот же день он отправился в Мортфонтен, чтобы провести у своего брата Жозефа весь понедельник, то, побуждаемый совместными настояниями обоих братьев, он подписал там указ о расформировании министерства, положил его в карман и на другой день возвратился в Париж, довольный принятым решением, но понимая, какой удар он нанесет этим Жозефине. И потому по возвращении он был чрезвычайно ласков с ней. Это придало смелости бедной женщине, которая как в веселости мужа, так и в его грусти, как в его дурном настроении, так и в его шутливом тоне видела лишь угрозу развода, и, пока Бонапарт, сидя в ее будуаре, давал какие-то указания Бурьенну, она потихоньку подошла к мужу, села к нему на колени, ласково погладила его по волосам, задержав руку на его губах, чтобы он успел поцеловать ее пальцы, и, ощутив на горячей руке выпрашиваемый поцелуй, спросила:

— Почему ты вчера не взял меня с собой?

— Куда? — промолвил Бонапарт.

— Туда, где ты был.

— Я был в Мортфонтене, а поскольку мне известны неприязненные отношения между тобой и Жозефом…

— О! Ты мог бы еще добавить: между Люсьеном и мной. Я говорю «между Люсьеном и мной», потому что это они проявляют ко мне враждебность. Я ни к кому не испытываю враждебных чувств. Мне бы очень хотелось любить твоих братьев, но они ненавидят меня. И тебе должно быть понятно, как мне тревожно, когда я узнаю, что ты встретился с ними.

— Будь спокойна, вчера мы занимались исключительно политикой.

— Ну да, политикой, как Цезарь с Антонием: они примеряли на тебя царскую корону.

— Неужели ты так сильна в римской истории?

— Друг мой, из всей римской истории я читала лишь историю Цезаря и всякий раз, перечитывая ее, дрожу от страха.

В наступившем молчании Бонапарт нахмурил брови; однако Жозефина, заведя этот разговор, уже не могла остановиться.

— Прошу тебя, Бонапарт, — продолжала она, — умоляю тебя, не становись королем. Это гадкий Люсьен подталкивает тебя к трону, не слушай его; в этом наша погибель!

Бурьенн, нередко дававший своему однокашнику по военной школе те же самые советы, испугался, что Бонапарт рассердится.

Но тот, напротив, расхохотался: