Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

— Ты с ума сошла, моя бедная Жозефина! — воскликнул он. — Это все твои вдовушки из Сен-Жерменского предместья и твоя Ларошфуко вбивают тебе в голову подобный вздор! Ты мне докучаешь этими разговорами, оставь меня в покое!

В этот момент доложили о визите министра полиции.

— Вы хотите с ним о чем-то поговорить? — спросил Бонапарт.

— Нет, — ответила Жозефина. — Он, несомненно, пришел к вам, а сюда заглянул по пути, чтобы поздороваться со мной.

— Когда закончите, направьте его ко мне, — вставая, сказал Бонапарт. — Идем, Бурьенн.

— Если вам не надо говорить с ним о чем-либо секретном, примите его здесь, ведь тогда я побуду с вами подольше.

— В самом деле, я и забыл, — промолвил Бонапарт, — что Фуше один из ваших друзей.

— Друзей? — повторила Жозефина. — Я не позволяю себе иметь друзей из числа ваших министров.

— О, ему недолго оставаться министром, — заметил Бонапарт. — Да и ни о чем секретном мне с ним говорить не надо.

И, повернувшись к Констану, доложившему о визите Фуше, напускным тоном произнес:

— Пригласите господина министра полиции.

Фуше вошел и, казалось, был немало удивлен, застав Бонапарта в будуаре его жены.

— Сударыня, — сказал он, — сегодня у меня дело не к первому консулу, а к вам.

— Ко мне? — с удивлением и чуть ли не с беспокойством спросила Жозефина.

— О, давайте-ка послушаем! — оживился Бонапарт.

И он со смехом ущипнул жену за ушко, тем самым давая знать, что к нему вернулось хорошее настроение.

У Жозефины слезы выступили из глаз, ибо Бонапарт, выказывая ей таким образом свое расположение, почти всякий раз непонятно зачем, хотя, возможно, и не нарочно, делал ей больно.

Однако она продолжала улыбаться.

— Вчера мне нанес визит доктор Кабанис, — начал Фуше.

— Бог ты мой! — воскликнул Бонапарт. — И что намеревался делать в вашем логове сей философ?

— Он пришел справиться у меня, прежде чем вам будет нанесен официальный визит, полагаю ли я, что брачный союз, который вскоре совершится в его семье, получит ваше одобрение, и если да, то не возьметесь ли вы добиться такого же одобрения и со стороны первого консула.

— Вот видишь, Жозефина, — рассмеялся Бонапарт, — тебя уже воспринимают как королеву.

— Но ведь, — силясь рассмеяться, промолвила Жозефина, — тридцать миллионов французов, населяющих Францию, могут заключать браки между собой без малейших возражений с моей стороны; и кто же в своей почтительности по отношению ко мне заходит так далеко?

— Графиня де Сурди, которой вы нередко оказываете честь, принимая ее у себя. Она выдает замуж свою дочь Клер.

— За кого?

— За молодого графа де Сент-Эрмина.

— Скажите Кабанису, — ответила Жозефина, — что я от всего сердца приветствую этот союз, и, если только у Бонапарта нет особых причин не одобрить его…

Бонапарт на мгновение задумался, а затем, обращаясь к Фуше, сказал:

— Поднимитесь ко мне, когда покинете госпожу Бонапарт. Идем, Бурьенн.

И он поднялся в кабинет по знакомой нам внутренней лестнице.

Как только Бонапарт и Бурьенн удалились, Жозефина, положив руку на плечо Фуше, промолвила:

— Вчера он был в Мортфонтене.

— Знаю, — ответил Фуше.

— А вы знаете, о чем он говорил со своими братьями? Да.

— Они говорили обо мне? О разводе?

— Нет, на сей счет можете не беспокоиться, они говорили совершенно о другом.

— О монархии?

— Нет.

Жозефина облегченно вздохнула.

— О, в таком случае, — воскликнула она, — мне все равно, о чем они там говорили!

Фуше усмехнулся с присущей ему мрачной ухмылкой.

— И тем не менее, — сказал он, — поскольку вы потеряете одного из ваших друзей…

— Я?

— Да.

— Преданного?

— Несомненно, ибо его интересы совпадают с вашими.

— И кто же это?

— Я не могу назвать вам его имя: его падение пока что тайна. Я пришел заранее уведомить вас, что вам следует завести другого.

— И где, по-вашему, я его возьму, этого другого?

— Да прямо в семье первого консула: двое его братьев против вас, привлеките на свою сторону третьего.

— Луи?

— Именно.

— Но Бонапарт во что бы то ни стало хочет выдать мою дочь за Дюрока.

— Да, но Дюрок отнюдь не выказывает полную готовность к этому союзу, какую ему следовало бы выказывать, и его равнодушие уязвляет первого консула.

— Гортензия плачет всякий раз, когда с ней заводят разговор на эту тему, и я не хочу, чтобы это выглядело так, будто я приношу свою дочь в жертву; она говорит, что ее сердце уже не принадлежит ей.

— Полно! — бросил Фуше. — У кого сейчас есть сердце?

— У меня, — сказала Жозефина, — и я этим горжусь.

— У вас? — злым смехом рассмеялся Фуше. — Да у вас оно не одно, у вас их…

— Берегитесь! — остановила его Жозефина. — Вы собираетесь надерзить мне.

— Умолкаю, умолкаю как министр полиции, а не то скажут, что я нарушаю тайну исповеди. Ну а теперь, когда мне нечего больше сказать вам, позвольте мне пойти к первому консулу и сообщить ему новость, которую он не ожидает услышать из моих уст.

— Какую же?

— Что вчера он подписал мою отставку.

— Значит, я теряю?.. — спросила Жозефина.

— Меня! — опередил ее Фуше.

Осознав угрожавшую ей потерю, Жозефина тяжело вздохнула и провела рукой по лицу.

— О, будьте спокойны, — произнес Фуше, приблизившись к ней, — это продлится недолго.