Экватор рядом

Купаться было неинтересно — в ста метрах от берега вода едва касалась колен, а дальше господин Спиро идти не советовал — акулы.

Здесь, вдали от конторы «Геллатли Ханки», я увидел другого Спиро — притихшего и грустного. Человек без родины оказался и человеком без семьи:

— Каждый год езжу в Лондон — остынуть. Вы, в России, спешите на юг, мы на север… По дороге заезжаю в Каир — там у меня старушка мать. Оставляю ей кое-какие средства… Жена? Везти любимую женщину в это пекло? Нет, нет… А женщин на час везде хватает — и черных, и коричневых, и белых… Так и отдам богу душу холостяком.

Господин Спиро внимательно смотрит в белесое знойное небо:

— Скоро начнется хамзи, песчаная буря. На севере, в Порт-Судане, ее называют «хукуб». Но это один дьявол! Надо ехать, мистер Джордж.

Я усаживаюсь вместе с тезкой в маленький «фиат». Спиро ведет машину очень медленно и осторожно: автомобиль не его, а компании. Он получил его по расписке от своего предшественника и когда-нибудь передаст своему преемнику. У поворота дороги, ведущей к полуострову Герар, проезжаем мимо кучи металлолома, бог весть каким чудом собранного в этой сельской каменно-деревянной стране. Я сразу же вспоминаю одну из страниц биографии Спиро. Осев в Эфиопии, он сначала прогорел на каких-то аферах с металлоломом, и вот теперь:

— 1400 эфиопских долларов в месяц, трехмесячный отпуск, весьма солидная компания… Это не так уж плохо, мистер Джордж, если вы живете в Аддис-Абебе или Асмаре, но не в этом аду…

Я сочувственно киваю головой. Не потому жаль «бедного» холостяка, его «бедную» маму или его «бедных» хартумских друзей-утопленников (мы с господином Спиро давние знакомые, и я уже отлично разбираюсь в его длиннющих монологах, в которых почти все, что не имеет отношения к портовым делам — поразительное сочинительство). Я киваю головой потому, что услышал слово «ад». Наверное, тезка имел в виду дикую жару. Но может быть и другое. Может быть, он о том дне, когда ему придется сдавать представительскую виллу своему преемнику? Ведь все-таки даже тогда, когда человек без родины вращается в своем оффисном кресле, успеваешь заметить, что у него грустные, очень грустные глаза.

ДА, МАССАУА — ЭТО АД

Даже сейчас, в сентябре, 39–41° в тени. Первое слово, которое познаешь, прибыв в Массауа, — это требовательное, короткое «гьяччо!» (лед!). Это слово-команда звучит в номерах гостиницы, в ресторане «Ригано», в барах, даже на мусульманском рынке, где торговцы-арабы сосут кусочки льда вперемежку с черным кофе.

Гостиничное белье, развешанное террасах «Савойи», высыхает мгновенно. Хозяйка гостиницы, дородная дама лет под 50, пренебрегая всякими условностями, лениво передвигается по внутренним галереям своего владения в ночной розовой рубашке. Ато Цегайе Беляйне называет ее «розовым ангелочком».

На раскаленный даже вечером асфальт падают неяркие полосы оконного света; полосы эти — от деревянных Жалюзи. Во всем городе нет ни одного застекленного окна. Они не нужны, как не нужны здесь одеяла и краны с горячей водой, пиджаки, длинные штаны и многие другие предметы, которые там, наверху, на Эфиопском нагорье, просто необходимы в любое время года.

Раскаленный белый город-пекло. В деловом Массауа, на Восточном острове, ни одного деревца, ни одной былинки. Камень, бетон, асфальт и железо. Горячее мелкое море не освежает, а ослепляет — так много солнца успевает оно вобрать в себя. Красное море — самое теплое и самое соленое в мире, у Массауа среднегодовая температура воды 30, минимальная — 27°, а к вечеру в мае — июне вода нагревается до 36–38°! Как-то на полпути между Массауа и «пригородным» островом Шейх-Саид я нырнул с лодки, чтобы полюбоваться под водой коралловыми клумбами, морскими ежами и стайками изумрудных и розовых рыбешек. Любования не получилось, более того, потом очень долго болели глаза от едкой соленой воды. Словом, Массауа это не Гурзуф.

Днем Массауа напоминает город, внезапно покинутый жителями. Работают только портовые грузчики, рабочие солеварен да невидимые за горизонтом рыбаки. Вот для них Массауа — ад вдвойне.

В Массауа и Ассабе море отдает людям около 150 тысяч тонн соли в год. Почти вся она вывозится как химическое сырье. Солеварни находятся в северной части города. между полуостровами Герар и Абд-эль-Кадр. Там всюду кучи грязноватой соли, а на соляной пристани — целый Эверест ее. Ночью, при луне, соляные горы угадываются по жутковатому мертвящему отблеску. В небольших отстойниках — густой, красноватый рассол. Когда летишь на самолете из Асмары в Каир, то по правому борту, на суданском побережье Красного моря, там, где оно смыкается с Нубийской пустыней, видны огромные пересыхающие лагуны и коралловые острова, и тоже красноватого и лилово-малинового цветов. Может быть, поэтому море — Красное?.. Много, очень много соленого пота льется на добыче соли. За 8 часов работы на испепеляющем солнце, в едких густых испарениях моря, в ослепляющем царстве тяжелой вязкой соли — полтора Доллара. Вот так.