Экзопулус вздымает волны

— Вам… — Литтон помолчал, тщательно пытаясь подобрать правильные слова. — Вам больше не нужно беспокоиться о правильности того, что и как вы делаете. Искусство это порыв, это эмоции, за которыми идут зрители. Многие предпочитают классическое искусство, оно наполняет чувствами в сочетании с мастерством техники, рассказывает историю и делится великими знаниями. Это картины и скульптуры, которые разговаривают со своим зрителем, передавая вдохновение, умиротворенность, страх, красоту, ненависть, любовь и отчаяние. Другие склоняются к поиску нетривиальных идей, и в современном искусстве художники через новые формы научились кричать, смеяться, менять стереотипы, задавать вопросы, привлекать внимание к проблеме, протестовать, создавать иллюзии и молчать. И здесь тоже есть свои почитатели, которые хотят удивиться, задуматься, возмутиться или увлечься мыслью. Важно быть счастливым в вашем занятии, скажу по своему опыту. Реализовывать мечты. У всех разные предпочтения… Тем более, если вам близка классическая живопись…

— Близка… Но тем не менее… мне интересно новое… может, просто чего-то не хватает… Я не могу это объяснить… — Елисей примолк, чтобы не стало еще более стыдно за то, что он вообще начал этот разговор и, скорее всего, выглядит глупо в глазах английского гостя.

— Вы сами подсознательно отвечаете на свой вопрос. Если вы сейчас находитесь в смятении, не уверены, куда нужно идти и что именно может сделать вас счастливым, изобразите это. Нарисуйте ваше смятение, ваш страх или вашу мечту. Любой преподаватель новой школы скажет вам те же слова — «покажите свои чувства». Конечно, одни могут воспринять это буквально и затем перестараться, потеряв стиль, другие ограничиваются лишь необычными материалами и показывают больше ремесло, чем новаторство, третьи увлекаются чужими идеями, останавливаясь только на их интерпретации, не добавляя в них чуть больше своего личного видения. Но другим удается. И мир знает немало примеров тех, кто создал что-то свое, неважно в какой именно форме. Можно воссоздать все, что угодно, — необъяснимую загадку, как Дали[30] и Макс Эрнст[31], мечтательность и иллюзии, как Гонсалвес[32], Пол Бонд[33], Паркес[34] и Хефферман[35], нежность и чувственность, как Моне[36], одиночество, как Мунк[37], молчание, как Куинджи[38], меланхолию, как Вайзенфелд[39], или смятение, как Марк Шагал[40]… Можно воспеть любовь к жизни, как Эрреро[41] и Айви Хейз[42], или радость, как Гордон Брюс[43], Робин Молин[44] и Анри Брюэль[45]. Можно раскрыть красоту в национальном колорите, как Диего Ривера[46], Эдивальдо де Соуза[47] и Берни Матиас[48], или в необычных пейзажах, как Корфилд[49] и Джин Браун[50]. Можно превратить строгий город в яркий, почти сказочный мир, как Фрейтас[51] и Собри[52]. Можно увлечься поиском смысла, как Магритт[53] и Эндрю Бейнс[54], задуматься о чувствах через символы и тонкие узоры, как Густав Климт[55], или относиться ко всему с иронией, как Бэнкси[56]. Можно вдохновляться идеями структурного хаоса, как Миро[57], и хаоса духовного, как Кандинский[58], или восхищаться строгой абстракцией, как Мондриан[59]… Я могу назвать множество имен, но важно не это. Важно то, что они нашли себя и сумели понять, что хотят выразить.

— Да, они это умели выражать, — Макс сделал серьезный вид, — я с этим соглашусь. Просто золотой список авангардной культуры.

— Авангардной… — повторил Литтон, — культуры… Позволю себе заметить, я бы не стал так называть…

Компактная ярко-красная машинка впереди медленно тронулась с места, со стороны послышались недовольные гудки задержавшихся водителей, и Литтону невольно пришлось сконцентрироваться на управлении, краем глаза наблюдая за отлетающим прочь от расшумевшейся дороги вороном, уходящим ввысь за рваные прядки серых облаков, напоминая издали легкую бумажную фигурку, поддеваемую капризными всплесками ветра.

Литтон слукавил только в одном. Долгие годы светской жизни в мире искусства научили его высоким мыслям, высшая школа — идеальным манерам, строгие родители — постоянству и ответственности. Тем не менее никто не научил его счастью, о котором ему приходилось рассуждать, нередко являя себя перед другими примером своей теории. Он никогда не был фаталистом и не верил в расписанную кем-то заранее судьбу, но в последнее время ему все чаще стало казаться, что вся жизнь его идет по чужому шаблону, будто в какой-то момент кто-то случайно перепутал карточки с планом действий, а его собственный план жизни просто смахнулся, закрутился в легком вихре и уносился все дальше и дальше, на глазах превращаясь в мелкую точку, которая вот-вот бесследно исчезнет за далекими холмами и тяжелыми тучами. И совсем не ясно, сколько осталось времени, чтобы не упустить свой листок навсегда.

Глава 12