Экзотики

Путешествіе туристское началось съ Монрежб въ Люшонъ. Но именно здсь-то, въ начал турнэ, общество и застряло, а затмъ распалось… Почти вс вскор двинулись дале, а баронесса Герцлихъ, ея дочь и Скритицына, отправившіяся не столько за, тмъ, чтобы любоваться природой, сколько за тмъ, чтобы провести пріятно время, пожелали отдохнуть тотчасъ же, на этомъ первомъ же пункт своего кругового путешествія. Застрять въ Люшон было немудрено. Въ особенности такой отчасти легкомысленной женщин, какъ баронесса. Здсь было весело, бурно, шумно. Здсь, какъ и всякій годъ, были почти вс звзды парижскаго полусвта, своего рода знаменитости, а вмст съ ними было много извстныхъ парижскихъ актрисъ, изъ тхъ, что славятся своей игрой и на подмосткахъ, и безъ сцены, просто въ жизни.

По милости этихъ звздъ, звздочекъ, а равно и первыхъ сюжетовъ съ разныхъ парижскихъ сценъ, въ Люшон была масса молодыхъ и пожилыхъ людей, французовъ и «экзотиковъ».

Всему этому бойкому и «легкому» обществу было здсь привольне, чмъ гд-либо. Въ томъ же Париж существуютъ грани, тогда какъ здсь не было никакихъ. Здсь самая отчаянная женщина, о двухъ головахъ, не стсняясь, пила воды, гуляла по бульвару и по сосднимъ горнымъ тропинкамъ, кушала мороженое въ кафе или сидла въ креслахъ театра Казино, рядомъ съ молоденькими двушками какой-нибудь русской или испанской семьи, съ птенцами, только впервые выпорхнувшими изъ гнзда. Забубенной голов изъ «Casino de Paris», или съ подмостковъ Vari'et'es, было лестно и забавно пробыть мсяцъ между такими цыплятами и заткнуть за поясъ ихъ мамашу или ихъ старшую замужнюю сестру своими туалетами и брильянтами.

Молодыя женщины всякихъ національностей, а равно и эти птенцы, прямо выпорхнувшіе изъ гнздъ, присматривались, приглядывались къ этимъ звздамъ. Съ начала он конфузились, смущались отъ близости «этихъ дамъ», отъ ихъ диктаторскихъ замашекъ, ихъ рчей, ихъ взглядовъ. А затмъ понемногу он привыкали и начинали имъ подражать, а иныя даже — почемъ знать — въ тайн завидовать.

Вагонъ, гостинница и курортъ — вотъ, увы, новые роковые воспитатели дтей… не однихъ лишь экзотиковъ!

Отличительная черта всхъ этихъ люшонскихъ звздъ была, конечно, та, что каждая изъ нихъ казалась какой-нибудь эксъимператрицей или, по крайней мр, милліонершей. Вс он смотрли кругомъ себя настолько черезъ плечо, и на мужчинъ, и на женщинъ, что иногда чудилось, будто он стсняются и стыдятся, въ какое неподходящее общество попали. Ни одна женщина изъ семьи монарховъ никогда не станетъ озираться такъ, какъ обыкновенно озираются на всхъ «ces dames».

Разумется, этимъ высокомріемъ и надменностью он мстятъ за т взгляды, которыми ихъ встрчаютъ и провожаютъ порядочныя женщины.

Эми пугливо смотрла на этихъ женщинъ, боялась ихъ, сама, конечно, не понимая — почему… Бдная Эми не могла предугадать… Но она могла предчувствовать…

Въ этой обстановк, въ Люшон, она, разумется, не жила нормально, а прозябала, но все-таки забывалась, и ей было легче.

А жилось ей теперь трудно, мудрено…

Полюбить, собираться выйти замужъ, ршиться тайно бжать, чтобы внчаться… Очутиться за два шага отъ этого брака — и остановиться!.. На время! Потому что это всегда успется! Затмъ, чрезъ свое слабоволіе, потерять того, кого любишь — убитымъ… И все это пережить въ девятнадцать лтъ?.. Вдругъ, сразу… Подобное не проходитъ даромъ.

Въ чужомъ краю акклиматизированная «Эми», но все-таки русская Любочка, съ простымъ, не горячимъ, а теплымъ сердцемъ, была раздавлена своей собственной участью, судьбой. Это была ея первая любовь. А любовь такъ именуемая всегда одно изъ двухъ… Или это милый жизненный анекдотъ, `a l'eau de rose, оставляющій на всю жизнь воспоминаніе, что были:

Шопотъ, робкое дыханье…
Рядъ волшебныхъ измненій
Милаго лица…
И лобзанія, и слезы,
И заря! заря!

Заря новаго дня, новой жизни, которая вытсняетъ изъ памяти волшебное лицо, стираетъ поцлуи и осушаетъ слезы.

Или же это первая любовь — и послдняя. Сердце ожило, жило и умерло. И ему не воскреснуть. Это — участь тысячей Ромео и Джульетъ, не рдкихъ и въ нашъ вкъ. Чаще это — нравственное самоубійство.

Эми была уврена, что отжила. Второй разъ она не полюбитъ. Вдь она по невол всякаго ровняетъ съ нимъ. А онъ «оттуда» смотритъ на нее съ такимъ свтлымъ ликомъ, что гд же кому-либо сравняться съ нимъ «здсь»!

Долго проболвъ, хотя собственно «органическаго разстройства», какъ говорили доктора, у нея не было никакого, Эми поднялась, стала на ноги и грустно оглянулась на окружающее… Чего-то въ этомъ Божьемъ мір не хватало… Небо и солнце, природа и люди, суета, радости и горести толпы — все было попрежнему, но все это потеряло смыслъ, краски и звукъ… Все было пошло, нмо, сро… И Эми изъ свтской безпечной двушки стала двушкой тихой, разсудительной и вчно смотрящей куда-то чрезъ головы людей — или въ небо иного міра, или въ свое собственное пережитое, минувшее и канувшее на вки куда-то.