Электрический бал

Проезжая как-то по Хитровскому рынку, он с содроганием наблюдал за жизнью людей обычных. Они и вели себя как люди, потомки приматов, если верить безумного англичанину Дарвину. Хоть Победоносцев и не разделял, как человек православный, представления сумасшедшего Дарвина, но в тот раз будто бы увидел подтверждения его словам.

Бездомные, попрошайки, проститутки, карманники, пьяницы и убийцы. Они двигались как звери, смотрели как звери, фыркали на проезжающие в опасной близости комфортные экипажи, на дам в утончённых шляпках, выглядывающих боязливо из-за занавесок.

Но теперь, наблюдая ужимки размалёванных, заштукатуренных и обряженных в мишуру представителей своего племени, он с ужасом обнаружил, что между тем миром и этим в сущности нет никаких различий. И главная трагедия в том, что в пламени семиглавого шакала, которого он видел в припадке на площади, все эти титулы, чины, ордена, мундиры, сгорят так же быстро, как обмотки и онучи.

От понимания этого ему сделалось душно, а может, и действительно стало душно в воздухе, в котором уже чувствовалось электричество надвигающейся бури. Бури, которая разразится и снесёт, как показалось обер-полицмейстеру, и старое и новое, сметёт условности, сорвёт парики-косички с лысых черепов кучеров, аксельбанты с камердинеров. Разнесёт на камешки дома, церкви, дворцы.

И представился ему, ясно представился, город, запруженный оборванными толпами. И эта толпа имела как бы одно жаждущее крови лицо, и было это лицо самого дьявола. Он мотал рогами в бешенстве, и в ноздрях его пылал огонь.

Где-то у ворот ухнула, зашепталась публика. Обер-полицмейстер вышел из раздумий и всмотрелся вдаль. К воротам, медленно колыхаясь, подъезжала перекошенная пролётка, на каких ездят извозчики только самые драные и безответственные. Она-то и вызвала всеобщий ажиотаж.

Победоносцев вынырнул из-под козырька, ловя на лысину холодные капли дождя, и сделал несколько шагов вперёд по направлению к действу. Толпа смеялась и переговаривалась.

За вожжами восседал пьяный, казалось, в совершенную усмерть, здоровенный мужичина. Голова его безучастно болталась из стороны в сторону. Кляча его шла сама по себе, вихляя туда-сюда, со страхом поглядывая на дорогих скакунов, запряжённых в нарядные сбруи, и жалобно ржала. В пролётке сидел средних лет господин с усиками, в руках он держал шляпный футляр. Кровь ударила в виски Победоносцеву. Это, без сомнения, был тот же самый человек, которого он встретил тогда в поезде. Это был Дюпре.

Но публику более всего интересовал извозчик.

– Эй, да ты пьяный, штоле! – крикнул один лихач с петровской треуголкой на затылке.

– Барина зашибёшь, дура! – засмеялся другой.

Лошадь поймали за сбрую и остановили. Явно к её собственному облегчению. Она мотнула головой, будто стряхивая с себя неприятное воспоминание.

Принялись трясти со смехом и прибаутками кучера, но тот так и не просыпался.

Дюпре слез с пролётки и, не оглядываясь, пошёл к дверям особняка. В руках он нёс ту же самую бархатную шляпную коробку, которая была при нём тогда в поезде и о которой рассказывал председатель. Иностранец поддерживал её двумя руками за дно и шёл, видимо, из-за её тяжести, не очень уверенно.

Победоносцев вырос прямо перед ним.

– И всё-таки мы встретились! – гаркнул он.

Дюпре вздрогнул и с удивлением – наигранным ли? – всмотрелся в его лицо.

– Виктор Георгиевич! Как жаль, что не могу подать вам руки.

– Тяжёлое что-то несёте?

– Да. Видите ли, граф попросил меня дать публичное представление. И это, так сказать, мой реквизит. Очень, поверьте мне, деликатная штучка.

– Представление какого рода?

– Так, пустяки, – улыбнулся Дюпре. – Детские забавы. Разрешите продолжить разговор позже. Я, право, сейчас скончаюсь от тяжести, да и дождь…

Победоносцев проигнорировал просьбу.

– Но расскажите, как получилось так, что, несмотря на то, что о ваших сеансах гудит вся Москва, мне так и не удалось достать на него билетик.

– Но у вас уже был сеанс. Тогда в поезде, помните?

Обер-полицмейстер невольно покраснел, вспомнив обстоятельства их первой встречи.

– Признаюсь, это был занятный фокус, – ответил он. – Но вашей сильной стороной называют вовсе не дешёвые трюки с пропажей вещей. На такое способен в Москве любой воришка. Вам приписывают настоящие чудеса. Воскресение из мёртвых и исполнение желаний… И я не помню, чтобы я что-то загадывал.

Дюпре рассмеялся мягким приятным смехом, некоторые металлические нотки в котором, впрочем, он так и не сумел скрыть от слуха опытного следователя.

– Загадывали, Виктор Георгиевич. Более того, скажу вам, что некоторые желания так сильно рвутся из нас, что их не нужно озвучивать. Вот посмотрите.

Он поставил коробку на мокрую траву, с облегчением выдохнул, вытер со лба пот и обвёл руками гостей, которые шли по дорожке к особняку, пряча головы от занявшегося уже дождя.

– Вот, например, та молодая особа, – сказал он, указав на полную короткую барышню с вызывающим декольте. – Что о ней можно сказать?

Победоносцев открыл было рот, но Дюпре прервал его: