Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции

– Тебя зовет Первый Иван, – сказал нерусским голосом пришедший человек. – Живи – не спи.

– Ты кто? – спросил я.

– Я в коллективе – электрик Гюли, a был киргиз.

– Разве электрик лучше киргиза? Ведь киргиз – сильный человек, и его народ терпелив и способен к трудной жизни. <…>

– Твоя голова лучше твоего слова. Я видел тайгу. Отец говорил, что дальше тайги народ живет на льду, и я сказал отцу: «Тот народ умный, что умеет жить на льду, – киргиз бы там умер». А отец научил меня: «Ты глупый, – тот народ тоже умер бы в киргизских песках». А другое ты говоришь: киргиз сильный, а лучше электрика! Твое верно: киргиз сильный, но пустыня терпеливей киргиза; пустыня останется, а киргиза не будет. Электрик лучше киргиза, электрик сильней пустыни, а киргиз – нет. Всякий киргиз будет электрик и механик – от них пустыня зарастет, а человек останется. Ты плохо уважаешь киргиза[853].

Удивительное в этом синтезе формальных силлогизмов и восточно окрашенного сказа – его невольный комизм. При этом в контексте рассказа диалог не является ни сатирическим, ни ироническим. Автор скорее озабочен подражанием устной речи киргизского электрика, которая представляет собой короткое замыкание гетерогенных стилистических элементов: патетический стиль «традиционной мудрости», деловой стиль научной риторики и «кривые», отклоняющиеся от русской языковой нормы синтаксические конструкции. Платоновский проект электризации почвы передвигается таким образом к языковым, культурным и географическим границам киргизской степи и приобретает чужеземный акцент. Рассказчик хочет засвидетельствовать свое уважение к национальным традициям киргизов, но проваливается в culture gap. Киргиз оказывается энтузиастом электрической модернизации и выводит свою идентичность из профессии, а не из этнической принадлежности. Таким образом «электрокиргиз», которому приписывается техническое авторство установки электризации почвы, оказывается продуктом советской политики модернизации и воплощением преодоленного ориентализма[854]. Уже неоднократно указывалось, что дискурс освобождения угнетенных (пролетариев или крестьян) через освоение языка – центральная парадигма ранней советской культуры, она же выполняет смыслообразующую функцию в ранней платоновской публицистике и прозе. Рассказ «Лампа Ильича» может наглядно продемонстрировать эту связь между электрификацией, освоением языка и освобождением угнетенных.

Как народный комиссар по делам национальностей, Иосиф Сталин принял решающее участие в формировании дискурсивного поля, призванного приобщить угнетенных (мусульман) центральноазиатских районов России и автономных республик к социалистической модернизации и интегрировать их в административный режим советского государства. Доктрина социалистического интернационализма гарантировала равенство всех этнических групп и их национальное самоопределение в Союзе советских республик[855]. Электрокиргиз, которому Платонов передал авторство своего изобретения, является актуализацией этих гарантий, что и было понято Майзелем как знак идеологического выздоровления.

Первое обращение Платонова к ориенталистским мотивам состоялось в рассказе «Песчаная учительница», вышедшем в 1926 году в сборнике «Епифанские шлюзы». Экранизация рассказа «Айна» (1930) могла укрепить Платонова в его амбициях киносценариста[856].

6.1.2. Производственная фильма