Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции

Прибыв на гурт, Босталоева и Вермо попадают на ее похороны. В «Родительских двориках» формируется оппозиция, состоящая из новоприбывшего Вермо и Босталоевой, зоотехника Високовского, чьи научные рационализаторские предложения по животноводству игнорировались директором, киргизского кузнеца Кемаля и работницы старухи Федератовны, которая на старости лет стала персонификацией проекта коммунистического воспитания масс. Сообща они добились обвинительного приговора Божеву и увольнения Умрищева и таким образом освободились от активного и пассивного вредителей. Этот нарратив искупления инициирует рассказ-основание: на базе пастбища «Родительские дворики» учреждается самостоятельный совхоз, Босталоева становится его директором, Федератовна – ее заместительницей, Вермо выбирают главным инженером, а Високовскому гарантирована поддержка руководства. Бывшие угнетенные получают институционально гарантированную возможность самоопределения. Самоубийца Айна и ее казненный угнетатель Божев положены в фундамент нового основания, выступают некоторым образом в роли строительной жертвы. Желанному самоопределению сопутствует поставленная партией производственная задача: «Родительские дворики» в предыдущем году сдали пятьсот тонн мяса. На текущий год предусмотрен план в тясячу тонн. Поголовье скота при этом вырастает в лучшем случае на двадцать процентов. Площадь выпасов и водоснабжение крайне ограничены. Как выполнить задание партии? На производственном совещании Вермо и Федератовна единодушно соглашаются, что при энтузиазме и творческой силе рабочего класса задание выполнимо, и «Родительские дворики» берут обязательство сдать три тысячи тонн мяса. Вермо, которому поручено техническое обеспечение производственного плана, решает первым делом построить ветряную мельницу, которую летом можно будет использовать для водоснабжения, а зимой – для производства электрического тока и обогрева коровника.

Сила ветра будет качать сейчас воду из колодца, а осенью и зимою, когда дуют самые плотные ветры, сила воздушного течения будет отапливать помещения для скота, где целых полгода зябнут и худеют коровы. Пусть теперь степной ветер обратится в электричество, а электричество начнет греть коров и сохранит на них мясо, сдуваемое холодом зимы: скучную силу осеннего ветра в зимнюю пургу, поющую о бесприютности жизни, наступило время превратить в тепло, и во вьюгу можно печь блины. Вечером Вермо сказал Босталоевой, как нужно отопить совхоз без топлива. Босталоева позвала Високовского, Федератовну, кузнеца Кемаля, еще двоих рабочих, и все они прослушали инженера. Кемаль заключил, что дело ветряного отопления – безубыточное; он сам думал о том, только, не зная электричества, хотел, чтоб ветер вертел и нагревал трением какие-либо бревна или чурки, а чурки тлели бы и давали жар, – однако это технически сумбурно.

– А хватит нам киловатт-часов-то? – спросила Федератовна. – Ты амперы-то сосчитал с вольтами? – испытывала старуха инженера Вермо. – Ты гляди, раз овладел техникой! А проволоку, шнур и разные частички где ты возьмешь? Мы вон голых гвоздей второй год не допросимся, алебастру, извести и драни нету нигде…[917].

Новое руководство утверждается посредством полифонического участия всего коллектива, причем центробежные гетерогенные речевые формы всех участников вступают в коммуникацию друг с другом: энтузиазм Вермо, эвристическое понимание техники восточного кузнеца, скептически-наивный электросказ старухи Федератовны, математический расчет Високовского и модерирующее посредничество Босталоевой.