– Я уже больше не ученый. – ответил Деплешен с обезоруживающей простотой. – Наверняка именно поэтому меня на старости лет обуревают метафизические вопросы. Но конечно, вы правы. Мы должны продолжать искать, экспериментировать, открывать новые законы, остальное не имеет значения. Помните, как у Паскаля: “В сущности, мы должны сказать: это делается фигурой и движением, потому что это верно. Но говорить, что именно, и составлять машину – нелепо, ибо это бесполезно, неопределенно и мучительно”[40]
. Разумеется, как всегда, прав он, а не Декарт. Кстати… Вы уже решили, что будете делать? Ну, я имею в виду эту… – он сделал извиняющийся жест, – историю с отпуском.– Да, хорошо бы мне получить назначение в ирландский Центр генетических исследований в Голуэе. Мне нужно иметь возможность быстро собирать простые экспериментальные установки с достаточно точным поддержанием параметров температуры и давления и хорошим набором радиоактивных маркеров. Кроме того, мне понадобится значительная вычислительная мощность – если мне не изменяет память, у них есть два параллельно работающих компьютера
– Вы думаете о новом направлении исследований? – Голос Деплешена выдавал волнение; он сам это понял и снова сдержанно улыбнулся, словно иронизируя над самим собой. – Тяга к знаниям. – сказал он тихо.
– На мой взгляд, ошибка заключается в том, что мы хотим работать только с природной ДНК. ДНК – сложная молекула, эволюционировавшая довольно хаотично: в ней есть неоправданная избыточность, длинные некодирующие последовательности, короче говоря, черт ногу сломит. Если мы действительно собираемся исследовать условия возникновения мутаций в целом, то начинать надо с более простых самовоспроизводящихся молекул, в которых число связей не превышает нескольких сотен.
Деплешен кивал, глаза его сверкали, он даже не пытался скрыть возбуждения. Итальянские туристки ушли; кафе опустело.
– Это наверняка очень долгий процесс, – продолжал Мишель, – ведь априори конфигурации, подверженные мутациям, распознать невозможно. Но на субатомарном уровне должны существовать условия для обеспечения структурной стабильности. Если нам удастся вычислить стабильную конфигурацию хотя бы для нескольких сотен атомов, то дальше все будет зависеть лишь от наличия достаточной вычислительной мощности… Я, видимо, забегаю вперед.
– Не факт… – Теперь Деплешен говорил медленным мечтательным голосом человека, угадывающего бесконечно далекие перспективы, призрачные и неведомые ментальные модели.
– Мне надо иметь возможность работать совершенно самостоятельно и не зависеть от их внутренней иерархии. Это все чисто гипотетические вещи – слишком долго и слишком сложно объяснять.
– Разумеется. Я напишу Уолкотту, руководителю Центра. Он хороший парень и не будет вам докучать. Вы ведь уже работали с ними раньше, не так ли? Что-то там такое было с коровами.
– Сущие мелочи, но да.
– Не волнуйтесь. Я хоть и ухожу на пенсию. – на этот раз в его улыбке промелькнула горечь, – у меня еще остаются кое-какие полномочия. В административном плане у вас будет статус временно прикомандированного – с возможностью продления из года в год, на любой срок. Кто бы ни стал моим преемником, это решение не подлежит пересмотру.
Они расстались около Королевского моста. Деплешен протянул ему руку на прощание. У него не было сына, его сексуальные предпочтения лишили его этой возможности, а идея фиктивного брака всегда казалась ему нелепой. Несколько секунд, пока он пожимал ему руку, он думал, что испытывает сейчас чувства высшего порядка; затем подумал, что ужасно устал; затем повернулся и пошел по набережной, мимо прилавков букинистов. Пару минут Джерзински смотрел вслед человеку, идущему вдаль в гаснущем свете.
2
На следующий вечер он ужинал у Аннабель и очень внятно, коротко и четко объяснил ей, почему должен уехать в Ирландию. Программа, которую ему предстоит выполнить, уже расписана, и все идет по плану, считает он. Главное – не зацикливаться на ДНК, а рассматривать живое существо как целостную самовоспроизводящуюся систему.
Аннабель ничего поначалу не ответила, но все же не сдержалась, и уголки ее губ дрогнули, потом она налила ему еще вина; на ужин она приготовила рыбу, и ее квартирка как никогда напоминала корабельную каюту.
– Ты ведь не собираешься позвать меня с собой… – Ее слова эхом отозвались в тишине; тишина затягивалась. – У тебя и мысли такой не возникло. – сказала она со смесью детской обиды и удивления; а потом разрыдалась. Он не сделал ни единого движения в ее сторону; сделай он хоть какое-то движение в эту минуту, она, конечно, оттолкнула бы его; человеку надо выплакаться, тут ничем не поможешь. – А нам было так хорошо вместе в двенадцать лет, – сказала она сквозь слезы.
Она подняла на него глаза. Ее лицо было необыкновенно ясным и красивым. Она заговорила, не раздумывая: