Она вернулась к родителям в Креси-ан-Бри; операцию назначили на 17 июля. Мишель вместе с матерью Аннабель отвезли ее в больницу в Мо. Она не боялась. Операция продлилась два с чем-то часа. Когда Аннабель проснулась на следующее утро, в окно виднелось голубое небо, легкий ветерок шевелил кроны деревьев. Она почти ничего не чувствовала. Ей хотелось взглянуть на шрам внизу живота, но она постеснялась обратиться к медсестре. Странно было думать, что она все та же женщина, просто ей вырезали репродуктивные органы. Слово “удаление” на какое-то время промелькнуло в ее сознании, а затем сменилось более жестоким образом. “Меня выпотрошили, – сказала она себе, – выпотрошили, как курицу”.
Через неделю ее выписали. Мишель сообщил Уолкотту, что откладывает свой приезд; он пытался увильнуть, но в итоге все-таки согласился переехать к ее родителям, в бывшую комнату брата Аннабель. Она поняла, что он подружился с ее матерью, пока она лежала в больнице. Ее старший брат тоже охотнее заходил домой с тех пор, как там появился Мишель. В принципе, у них не нашлось общих тем: Мишель ничего не смыслил в проблемах малого бизнеса, а Жан-Пьеру были глубоко чужды вопросы, связанные с развитием молекулярно-биологических исследований; однако по вечерам, за аперитивом, между ними возникало некое, отчасти мнимое, чисто мужское взаимопонимание. Аннабель рекомендовали побольше отдыхать, а главное, не поднимать тяжестей; зато она уже самостоятельно мылась и нормально ела. После обеда она сидела в саду, Мишель с ее матерью собирали клубнику или мирабель. Ей казалось, что наступили какие-то непонятные каникулы или она вдруг вернулась в детство. Она чувствовала, как теплые лучи солнца ласкают ей лицо и руки. Большую часть времени она сидела без дела, иногда вышивала или мастерила плюшевые игрушки для своего племянника и племянниц. Психиатр в Мо прописал ей снотворное и довольно сильные дозы транквилизаторов. Она и так много спала, и ей неизменно снились счастливые и спокойные сны, власть духа безмерна, пока он не выходит за пределы своих владений. Мишель лежал рядом с ней в постели; положив ей руку чуть выше талии, он ощущал, как размеренно поднимаются и опускаются ее ребра. Психиатр регулярно навещал ее, беспокоился, бормотал что-то, говорил об “утрате связи с реальностью”. Она стала очень нежной, немного странной, часто смеялась без причины, или, наоборот, у нее внезапно наворачивались слезы. Тогда она принимала еще одну таблетку терциана.
Прошло две недели, и она смогла уже понемногу выходить и даже совершать короткие прогулки вдоль реки и в окрестных лесах. Стоял на удивление прекрасный август, дни следовали долгой чередой, совершенно одинаковые и лучезарные, в них не чувствовалось ни малейшего намека на грозу, и ничто не предвещало конца. Мишель держал ее за руку, они любили сидеть на скамейке на берегу Гранд-Морена. Трава тут выгорела почти добела; под сенью буков река бесконечно катила свои тягучие, темно-зеленые волны. Внешний мир жил по своим законам, и эти законы не были человеческими.
3
Плановое обследование 25 августа выявило метастазы в брюшной полости, которые, по идее, должны распространяться, и рак станет генерализованным. Можно, конечно, попробовать радиотерапию, фактически это единственное, что еще оставалось предпринять, но, честно говоря, это тяжелые процедуры, и шансы на успех не превышают пятидесяти процентов.
Ужин прошел в полном молчании.
– Мы вылечим тебя, девочка моя дорогая… – сказала мама Аннабель, и голос ее дрогнул. Аннабель обняла ее за шею и прижалась лбом к ее лбу; так они просидели целую минуту. Когда мать ушла спать, она осталась в гостиной, полистала какие-то книги. Мишель следил за ней взглядом.
– Хорошо бы получить второе мнение, – сказал он после долгого молчания.
– Ага, хорошо бы, – непринужденно ответила она.
Она не могла заниматься любовью, шрам был слишком свежим и болел; но она долго обнимала его. В тишине она слышала, как он скрипит зубами. Тогда она провела рукой по его лицу и поняла, что оно мокрое от слез. Она нежно погладила его член, это возбуждало и успокаивало одновременно. Он принял две таблетки мепронизина и в конце концов уснул.