Елена Феррари

Горький не оперировал такими категориями, как Чебышёв, но при всей его любви или, во всяком случае, уважении к поэтической молодежи и ее исканиям в литературе даже Есенин для него поэт чужой, «лягающийся зулус». Что уж тут говорить о Кусикове, который для мэтра явно и талантом не вышел, и держал себя еще наглее, нахрапистее, чем синеокий рязанец, а за спиной у этой наглости — только «звон бубенцов издалека», который, как оказалось со временем, запомнился больше, чем стихи многих когда-то популярных поэтов. Что уж говорить о и тогда малоизвестном, а ныне почти забытом творчестве Елены Феррари.

Существует мнение, что одно из лучших ее стихотворений, посвященное некоему А. Б., адресовано как раз Александру Борисовичу Кусикову[223].

Другой А. Б. — Александр Бахрах считал субъектом посвящения себя. В письме поэту и переводчику Владимиру Соломоновичу Познеру от 23 мая 1923 года Бахрах вскользь, пренебрежительно и оскорбительно обронил: «Пуней (супругов Пуни. — А. К.) и Феррари почти не вижу. Знаю, что Феррарь выпустил (так в документе. — А. К.) книгу стихов, озаглавленную „Эрифилли“ — прости за выражение. Книги она мне пока не дала, хотя там есть мне посвященное стихотворение»[224].

Жаль, если Бахрах был прав относительно посвящения, потому что, судя по стихам, Елена Константиновна относилась к адресату значительно теплее, чем он к ней:

Золото кажется белым
На темном загаре рук.
Я не знаю, что с Вами сделаю,
Но сама — наверно, сгорю…

Кажется, внутри, в душе у этой женщины лампа накаливания жизни перегорала не раз, но пока ее «жег глаголом» Алексей Максимович: «Надеюсь, что я смертельно поразил Вас, и больше не стану отливать жестоких пуль для убийства женщины, которая может — а потому должна — найти свою форму для своего содержания (курсив мой. — А. К.). Пока же она все еще говорит чужими словами и строит их по чужим планам. Турецкий, греческий и другие лексиконы в данном случае не могут помочь».

Это справедливая критика, хотя и горькие для начинающего автора слова. Несмотря на них, сам Горький был мягок и добр к ней, как отец к возлюбленному чаду, как сердечный учитель к способному, но ленивому ученику. Он и сам это признавал и пытался несложную эту мысль донести до нее: «Ищите себя — вот завет Сааровского старца, который любит литературу и относится к Вам серьезно и сердечно.

Можете ругаться и спорить, но я остаюсь при своем: Вам надо выработать иную, очень свою форму, в этой же Вы себя искажаете и можете погубить».

И, наконец, итоговое: «Вы мало работаете. Поэзия для вас — не главное».

Что тогда было главным для Елены Константиновны, Горький мог догадываться. Стоит однако заметить, что серьезному соблазну многих современных авторов объявить ее суперразведчицей, которая в 1923 году искусно плела агентурную сеть вокруг русского бомонда в Берлине, противоречат историческая обстановка и простейшие логические рассуждения.

С окончанием Гражданской войны и созданием в декабре 1922 года Союза Советских Социалистических Республик высшим руководством нового государства была поставлена под сомнение сама резонность существования военной разведки, по крайней мере в тех масштабах, в каких она действовала до сих пор. В самом деле, если война кончилась, а следующая в перспективе ясно не просматривалась, то зачем нужно содержать такой дорогостоящий и небезопасный аппарат, как военная разведка? Неудивительно, что в скором времени Разведупр сократили до масштабов всего лишь Разведывательного отдела Штаба РККА. Еще менее удивительным стало скорое осознание непродуманности и недальновидности этого решения, но в целом зима 1922/23 года — время относительного затишья в бурной деятельности советской военной разведки в Европе. Шпионы замерли: неясны были цели, не поставлены четко задачи, не хватало денег. К тому же военная разведка не выдерживала конкуренции с «соседями» — более развитым и лучше подготовленным аппаратом агентурной разведки ИНО ОГПУ, в который стекалась практически вся секретная (политическая, экономическая и военная) информация, добываемая агентурой и приносимая добровольными помощниками в представительства Советского Союза по всему миру. Недолгое затишье наступило и в Германии. Разведотдел Штаба РККА должен был активно заниматься проблемами военных формирований эмиграции, но в Берлине, где работала Феррари, их просто не было, а круг ее общения в «Прагер Диле» никак не мог интересовать «Шоколадный домик» на Знаменке, как называли свою штаб-квартиру военные разведчики. И Елена Константиновна, неизвестно откуда изыскивая средства существования, продолжала писать. В том числе Горькому.