Елена Феррари

Июнь 1926-го минус 15 месяцев — получается, февраль — март 1925 года. Если никто ничего не путает, чистого времени работы в парижской резидентуре Елене Константиновне было выделено вряд ли более четырех месяцев. Конечно, возможно, были, и даже наверняка случались, частые выезды, курсирование (и скорее всего, с секретной почтой) по маршруту Рим — Париж — Рим, но все же утверждение о том, что в этот период она вела во Франции активную деятельность, выглядит некоторым преувеличением. А род ее нелитературных занятий в течение пятнадцати месяцев пребывания в Риме до сих пор остается такой же загадкой, как и во время краткосрочных командировок во Францию. Известно лишь, что жаловаться на бездействие или слабую активность любых советских организаций в Италии в тот период не приходилось.

Первый договор между Итальянским королевством и РСФСР был подписан еще в начале 1920 года, с 1921-го начался обмен торговыми и иными представителями. Но с 1919-го в Италии набирает силу фашистское движение, возглавляемое Бенито Муссолини, и советские представители практически сразу же столкнулись с угрозами и реальной опасностью террора и диверсий. «Мы живем на осадном положении, — писал представитель Кремля в Риме Вацлав Вацлавович Воровский. — Ворота закрыты на замок, мы выходим только в случае крайней необходимости, носим пистолеты в карманах с заранее намеченным планом обороны. Конечно, все это имеет лишь нравственно-политическую значимость. <…> Нет никого, кто бы нас защитил, зато Совпра (советское правительство. — А. К.) поправит собственное финансовое положение благодаря этой экономии»[247].

Несмотря на это, с 1924 года отношения между СССР и Италией были установлены практически в полном объеме. Надо при этом иметь в виду, что враждебное внимание фашистских активистов и официальных властей Италии к посланцам красной Москвы далеко не всегда совпадало с отношением обычных итальянцев к известным деятелям культуры, приезжающим из России, которых все больше оседало под издавна любимым русскими ласковым италийским солнцем. Например, к тому же Горькому, превратившемуся из «сааровского старца» в «звезду Неаполя». Валентина Михайловна Ходасевич вспоминала потом: «Популярность Горького у неаполитанцев была столь велика, а любовь их так экспансивна, что ходить с ним по улицам было почти невозможно. Многие проходящие мимо или увидевшие его из окон магазинов бросались на улицу, хватали его руки, пожимали, целовали, на ходу становились перед ним на колени… Во время одной из поездок в Неаполь, чтобы спастись от этого, увидев извозчика, мы сели в пролетку, но экипаж был окружен людьми, кто-то уже выпряг лошадь, и несколько человек, схватив оглобли, легкой рысцой потащили экипаж. Кругом бежали „охранявшие покой синьора Горького“ поклонники и во весь голос кричали: „Viva Gorki! Саго! Carino! Che Cello!“ („Да здравствует Горький! Дорогой! Дорогуша! Какой красавец!“). Многие вскакивали на подножку пролетки, чтобы хоть на секунду приблизиться к любимому „Illustrissimo scriptore“ (знаменитейшему писателю)»[248].

Так что, несмотря на жесткий прессинг в отношении официальных советских лиц и вообще всех, живущих на территории полпредства РСФСР, вести разведывательную и пропагандистскую работу среди итальянцев было можно. Что большевики и делали в прямом соответствии с наставлениями Ильича: «Надо учить, учить и учить их (итальянцев. — А. К.) работать, как работали большевики. Учить непременно статьями, непременно в печати. Найти для сего итальянца и через него действовать. Положение прекрасное, рабочие хорошие, а побить жулика… не умеют. Научите их Христа ради»[249]. Учили вплоть до 1925 года, когда Политбюро ЦК ВКП(б) признало такую работу нецелесообразной; итальянский премьер-министр заявил о том, что «до настоящего момента итальянскому правительству не в чем упрекнуть русских дипломатических представителей в Италии, а также торговых агентов. <…> До сих пор их поведение было безупречным»[250]. Как раз в это время Елена Феррари и прибыла в Рим для продолжения службы.