Елена Феррари

Да ведь не одна она — Елена Феррари — такая, не она первая, и не ей быть последней. Пером, а не шпагой (точнее, не кинжалом) прославились Редьярд Киплинг и Сомерсет Моэм, которые занимались тайным ремеслом на службе британской короне практически одновременно (чуть раньше) с «Ирэн». Остались в истории литературы Роман Ким и Дмитрий Быстролетов, что работали на ОГПУ — НКВД тогда же (или чуть позже). Не зря же 1920–1930-е годы, даже первую половину 1940-х называют «эпохой великих нелегалов». В то время разведка везде, не только в нашей стране, становилась на ноги, утрясалась, устаканивалась как служба — с уставами, порядками, правилами — писаными и только еще превращалась из романтического приключения в работу. Мировая война, вступление в эпоху жестких, неджентльменских противостояний постепенно делали разведку частью общей системы, а ее служащих — разведчиков — винтиками, несложными по конструкции и легкозаменяемыми, по мысли начальства, комплектующими деталями (начальство заменялось еще легче). И чем проще были устроены эти «детали», тем успешнее должен был функционировать механизм в целом. Во времена Феррари этот процесс уже начался, но пока еще сохранялись зазоры для свободы творчества, люфты в работе системы, лакуны, которые и дали истории имена тех великих разведчиков, кто сумел превзойти систему и подняться над ней, тех, кто сумел сохранить и дать развиться собственной индивидуальности, добившись успеха и на службе. Хотела ли стать великой Феррари? Вопрос риторический.

Итальянский сборник — возможно, лучшее из известных нам произведений Ольги Ревзиной[256]. Если когда-нибудь опубликуют его русскоязычный первоисточник, мы наверняка увидим в нем многое из биографии автора. Речь идет не только о буквальной географической привязке, но и о поэтическом слепке с жизненного опыта и взглядов Елены Константиновны (или Ольги Федоровны?). Найдутся тут и недовольство социальной несправедливостью, и, как следствие, вера в светлое коммунистическое будущее, и сложные отношения автора с Богом (в «Эрифилли» есть стихотворение «Молитва», боги — Христос, Будда, Аллах — упоминаются и здесь не раз, но истинная вера — только в коммунизм), и вытащенные из подсознания воспоминания о светлых идеалах анархизма (команда корабля в стихотворении «Viaggio notturno» напоминает одновременно и матросов-анархистов, и пиратов из приключенческих книг, прочитанных в детстве), ведущих к кисельным берегам свободного будущего, и много чего еще — если внимательно читать.

В «Принкипо» вошли всего четыре стихотворные части: «John», «Madama», «Fez» и «Viaggio notturno». Все стихи на турецкую тему, все про любовь, экзотику, русских «мадам» и дондурму — на первый взгляд, для первого прочтения. Начальная часть посвящена несчастной любви юной прелестницы Фазилет, на которую, как принято в таких историях, положил глаз старый, толстый, но богатый Садреддин, к островному полицейскому (англичанину?) Джону. «Madama» — короткая, но очень атмосферная, пахнущая турецкой ночью и мороженым зарисовка о русской «мадама», бог весть какими судьбами занесенной на Принкипо. Третья часть — «Fez» («Феска») рассказывает о тяжкой доле бедного турецкого рыбака, пытающегося прокормить семью, но гибнущего в море и оставляющего семье на память о себе лишь феску. Четвертая часть сборника — «Viaggio notturno», или «Ночное путешествие» (вероятно, так она называлась в русском авторском варианте) — заметно отличается от предыдущих трех. Стихотворение начинается с повествования о некоем корабле, куда-то идущем по Северному морю из Ревеля (!). В какой-то момент команда сбрасывает за борт капитана и по-анархистски мечтает увести корабль с курса, дабы обрести некие благословенные берега. Там, на «неведомых дорожках», команду встречают люди-обезьяны — «вдвоем на одном жирафе» (похоже, гумилевский жираф вдохновлял многих его современников), совершенно киплинговские тигр, слон, медведь, змея и «армия макак». Заканчивается этот психоделический разгул и вовсе не вероятно:

Христос, Будда и Аллах
Обратят взоры с небес на землю,
И благословят оттуда
Зверя Эсэфэсэрэ.